Кристиан Синьол - Унесенные войной

Если в начале месяца, боясь потерять год, он держался на расстоянии, то долго вдалеке от урагана он оставаться не мог, как не мог оставить Едвигу в опасности. За два года они и вправду прошли вместе долгий путь, так часто пересекающийся, что прошлым летом Пьер даже не возвращался в Пюльубьер. Он стал парижанином и в объятиях Едвиги забыл о далеких местах, об аромате леса и о Кристель, даже если порой его сердце сжималось, когда набегали воспоминания и сердце начинало судорожно биться, когда он думал о ставшем таким далеким с начала месяца прошлом.

Вернувшись из Ирана 11 мая, Помпиду освободил задержанных арестантов, 13-го полиция ушла из Сорбонны, которую тут же наводнили студенты, равно как и Одеон несколькими днями позже. Де Голль, вернувшись из Румынии, произнес по телевидению свой вердикт: «Реформе — да, беспорядкам — нет», но ему не удалось успокоить ни неистовство студентов, ни забастовки, охватившие теперь всю страну. 22 мая Кон-Бенди был уволен, и стычки и уличные драки стали повседневным явлением.

Вечером 23 числа, когда Пьер находился в компании Едвиги, Франсуазы и Бернара на углу бульваров Сен-Мишель и Сен-Жермен, манифестанты, как обычно, взялись за немногочисленные еще решавшиеся парковаться в этом районе машины. Немного позже студенты отхлынули к площади Сен-Мишель и зажгли огни, скандируя лозунги, распевая «Интернационал», слушая речи своих предводителей с Соважо и Гейсмаром во главе, требующих возвращения Кон-Бенди.

С начала беспорядков смекалка и храбрость Едвиги не переставали удивлять Пьера, так же как и ее решительные действия в движении, которое прямо не затрагивало ее интересов, поскольку она являлась выходцем из очень обеспеченной среды. Но Пьер понял, что студенческие восстания были основаны совсем не на материальной выгоде. Это была жажда свободы в эпоху, когда в обществе все еще действовали нормы морали послевоенного времени, тогда как экономический взлет разрывал их по швам. В общем, новой морали стала неотступно требовать молодежь, воспитанная в эпоху, сильно отличающуюся от той, в которой воспитывались их родители и руководители.

Все будто потеряли рассудок в этот веселый месяц май. Энтузиазм, страсть, беззаботность влекли новую молодежь к незнакомым и потому таким заманчивым и желанным берегам. К ним присоединились рабочие, и их протест принял намного менее невинные формы, но был так же решителен. Стояла прекрасная погода, было жарко, и каменные тротуары уже манили, напоминая о заветном пляже и приближающихся каникулах. Больше никто и никогда не сможет ничего запретить, поскольку запрещать стало запрещено.

Пьер прекрасно осознавал происходящее, но впервые в жизни после такой упорной работы и такой сильной нехватки сна, после соблюдения всех правил он открывал новое удовольствие подчинения общему потоку. Его увлекало за собой беззаботное течение рядом с Едвигой, юными веселыми парнями и девушками, ни капли не сомневавшимися в их новой власти, наводнившей парижские улицы.

Уже спустилась ночь, когда сотня одержимых сели в грузовики «CRS», но они все же старались быть как можно осторожнее на перпендикулярных улицах Парижа. Они неистово ринулись на тротуары, с силой и проворством, приобретенными в ежедневных стычках. Очень быстро на площадь стали падать слезоточивые гранаты, где студенты, направляемые своими предводителями, вышли маршем на улицу Дантон по направлению к Одеону. Не решаясь идти в колонне по одному, чувствуя себя незащищенными, они отхлынули на площадь Сен-Андре-дез-Ар, где дым больно резал глаза. Пьер крепко сжимал руку Едвиги, а та все еще искала взглядом свою кузину Франсуазу, но ей не удавалось следить за ней. Было невероятно, как бесстрашно вели себя тогда девочки — иногда храбрее, чем мальчики — в такие вечера, когда опасность контакта с полицией нависала уже непосредственно.

Поток студентов поднимался теперь по бульвару Сен-Мишель и разделялся надвое на углу бульвара Сен-Жермен. Одна волна хлынула по направлению к Сорбонне, другая — направо, по бульвару к Одеону. В ней и оказались Пьер с Едвигой, и где-то рядом также мелькал Бернар, сильно беспокоившийся о Франсуазе, чья рыжая шевелюра появлялась иногда во главе шествия и тут же исчезала. Их увлекал за собой поток, выходящий с бульвара, чтобы добраться до Одеона по улице Эколь-де-Медсин. Студенческий авангард атаковал «CRS» на углу улицы Дюбуа и улицы Делавинь. Последовал отпор неслыханной силы. «CRS», оснащенные дубинками и гранатами, стали причиной беспорядочного бегства толпы студентов, которые инстинктивно возвращались на бульвар Сен-Мишель для перегруппировки. Но проход туда был закрыт на углу улиц Расина и Эколь-де-Медсин двумя отрядами «CRS». Студенты, попав в ловушку, пытались выбраться, но их было слишком много, чтобы пройти.