Кристиан Синьол - Унесенные войной

— А другие? — возмущалась Матильда. — Ты подумал о них?

— Да, подумал, но я не уверен, что сжигание машин и разбивание витрин улучшит их жизнь.

— Двадцать лет назад ты бы так не говорил.

— Ты несомненно права, — подтвердил Шарль, — но я думаю о своем отце.

— Твой отец уже давно не с нами.

— Так ли уж давно?

— Уже двенадцать лет. Мир продолжает вращаться. Нравы, к счастью, меняются. Что бы ты хотел для наших детей? Чтобы они оставались вдалеке от всех событий?

— От них есть новости?

— От Пьера нет, но от Жака — да. Он был назначен ответственным за рабочую силу и подумывает о своем заводе.

— А Пьер в Париже?

— Последнее письмо от него пришло около месяца назад, ты сам знаешь. Он ни о чем не переживает, даже наоборот.

Шарль не отвечал. Он всегда ожидал новостей по радио, опасаясь начала нападений и забастовок, тогда как десятью годами ранее сам бы непременно присоединился к ним. Он также беспокоился о Пьере в Париже, переживал, чтобы ему не пришлось остаться на второй год, чтобы все его труды были не напрасны. Каждое утро Шарль спускался в классы, садился за рабочий стол, оглядывал пустые скамьи, решал текущие проблемы как мог, так как он больше не поддерживал связь с академией.

Однажды утром три представителя от Национального профсоюза педагогов — коллеги, с которыми он ежедневно встречался — пришли к нему требовать ключи от классов, сообщив ему, что они решили захватить школу.

— Возьмите их, если хотите, — ответил им Шарль, — но я вам их не отдам.

С тех пор он не выходил из квартиры, сожалея о вынужденной экономии бензина, которого почти не осталось, и о том, что он не мог уже добраться до Пюльубьера, как всегда делал по выходным в это время года.

В их отношениях с Матильдой впервые возникла сильная натянутость. Его жена чувствовала, что победа в великом бою ее жизни находится сейчас на расстоянии вытянутой руки.

— Наши идеи нашли отклик, — радовалась она. — После всего, что произошло, нам понадобится не много времени, чтобы получить разрешение на прерывание беременности. Никто больше не осмелится отступать. Как ты можешь стоять в стороне от такого несущего надежду движения? Я не узнаю тебя.

— Может быть, потому, что я сражался в более серьезных битвах, — ответил Шарль ей однажды вечером, и в его голосе послышались нотки враждебности.

Матильда была ошеломлена, затем мягко сказала:

— Шарль, это же было двадцать пять лет назад.

— Может быть, но я не уверен, что те, кто сегодня вышел на улицы, нашли бы в себе смелость пойти в бой тогда.

— Как ты можешь говорить такое? Почему ты думаешь, что современная молодежь хуже? Почему они, по-твоему, не способны проявлять столько же мужества, сколько мы?

— Возможно, потому, что их не так воспитывали.

— Как это?

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

— Не совсем.

— Ну конечно. Ты же никогда не держала в руках ни вилы, ни рукоятки плуга.

Матильда подошла к нему нерешительно, но, боясь нагрубить, отказалась от своего намерения. Она отвернулась и вышла из комнаты, оставив мужа наедине с его идеями, которые он так неумело выражал, но так отчетливо чувствовал. Он защищал свою страну от захватчиков, тогда как сегодня те, кто заполонил улицы, сами разрушали страну. Разве это тот же бой? Но в то же время Матильда сражалась так же, как тогда, много лет назад. Шарль пытался и все никак не мог понять. Он углубился в удручающее одиночество и испытывал попеременно то стыд, то гнев, думая о своем отношении к событиям.

Он решился навестить своего дядю Матье, зная, как близок тот был его отцу Франсуа, желая спросить его мнение о происходящем. Чертова нехватка бензина! Ему необходимо было найти то, что внутри него не позволяло присоединиться к этому сумасшедшему ветру, закружившему страну в радостном вихре.

Пьера отправили в Париж в ночь с 10 на 11 мая, и теперь он жил на улице Гей-Люссака. Схваченные на баррикадах, которые он помогал возводить, четыре манифестанта были приговорены к двум месяцам строгой изоляции. Франсуаза, подруга Едвиги, была избита и на два дня помещена в больницу. С тех пор приговоры и расправа полиции крепко объединили против себя всех парижских студентов, даже таких, как Пьер, из Сентраль и других подобных школ, на которые не распространился непосредственно срыв занятий или закрытие школ. Ежевечерние бунты охватывали Латинский квартал. Пьер немало участвовал в подрывной деятельности и был уже во власти неосознанного безумия молодежи, готовой все перевернуть.