Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки

Поле распласталось перед ними, как неведомый спящий зверь с лоснящейся черной шкурой.

В тот год Ахмед получил неслыханный урожай. Пшеница взошла такая густая да ровная, что даже тигру было бы трудно пробраться сквозь нее.

Когда Ахмед продал урожай, то первым делом купил две коровы. Жене и детям — новую одежду и обувь. В тот год им не пришлось спускаться на равнину на поденщину. Хватит кормить комаров на рисовых полях и гнуть спину на сборе хлопка!

Молва об удаче Ахмеда быстро разнеслась по окрестным селениям. Прослышал о ней и Ариф-ага, который до сего дня считался полновластным хозяином Грушевого Колодца. У кого в чем нужда, тот на поклон к Арифу-ага. Если надо что-то продать, то кто же купит, как не Ариф-ага. Он первый советчик, первый помощник. Все крестьяне ходили у него в должниках. Разве что женами не приходилось делиться с ним. Во всем же прочем Ариф-ага был бучукчулуком, то есть компаньоном.

Есть такая система компаньонства — бучукчулук. Положим, кому-то нужна кобыла. Ариф-ага дает ее — пожалуйста, притом навсегда, только с одним уговором: каждого второго жеребенка, что принесет кобыла, отдавать ему. То же самое с курами, пчелами, посевным зерном.

— Ага, — сказали ему, — завелся еще один богатей в наших краях. Шахан Ахмед в силу входит. Он говорит, что, пока у него есть его чудесное поле, он сам себе хозяин.

— Так прямо и говорит? — переспросил Ариф-ага. И больше не обронил ни слова, но, не откладывая, поехал к начальнику уезда и подал бумагу, где черным по белому было выведено:

«Прошу освободить мое поле в излучине речки Кешиш, незаконно захваченное Шаханом Ахмедом, сыном Мустафы из Грушевого Колодца. Это поле в семь с половиной дёнюмов принадлежало еще моему отцу…»

Спустя пару дней начальник полицейского участка прибыл в Грушевый Колодец и самолично произвел опрос крестьян. Люди подтвердили правоту Арифа-ага, и в тот же день было принято решение вернуть землю ее законному владельцу. Начальник опирался на статью закона под номером двадцать три одиннадцать.

Шахану Ахмеду предоставлялось право опротестовать это решение через суд. Ничего иного ему не оставалось. Впервые простой крестьянин посмел подать в суд на Арифа-ага. Одно это чего-нибудь да стоило! Соседи посмеивались за спиной Ахмеда — муха вздумала тягаться со слоном!

— Плюнь, Шахан Ахмед, — говорили ему. — Посмотри, кто ты и кто он. Только изведешься понапрасну. Все равно поле перейдет к Арифу. Не бери позор на свою голову.

Ахмед и слушать не желал доброхотов.

Однажды, когда он возвращался с очередного судебного разбирательства, его подкараулили люди Арифа-ага — и так избили, что переломали половину ребер. Три месяца провалялся он в постели, насилу оклемался, но от своего не отступил.

Тем временем Ариф-ага сдал поле Кель-Дурмушу на условиях бучукчулука, то есть половина урожая — Арифу-ага, а половина — Кель-Дурмушу.

Ахмед не мог видеть своего бывшего поля, не мог слышать о нем. А судебному разбирательству не было конца. Чтобы погасить все новые и новые расходы, Ахмеду пришлось продать коров, потом отдать за пятьдесят лир в месяц старшую дочку в услужение секретарю начальника уезда.

С трудом он отбирал у жены сначала коров, потом любимицу дочку. «Легче мне с жизнью расстаться, Ахмед!» — рыдала женщина.

— Не реви! — утешал ее Ахмед. — Вернем поле, опять засеем его. Купим коров, заберем девочку и на поденщину ходить не станем. Помяни мое слово.

И жена уступила.

Пять или шесть лет длился судебный процесс. Ахмед работал на поденщине как вол и все заработанные деньги отдавал судейским. О нем уже шла молва. О нем рассказывали как о диковинке. И все-таки он проиграл. Окружной суд подтвердил предыдущее решение, а подать на кассацию Ахмед не смог — не осталось ни сил, ни денег.

Совершенно разбитый вернулся он в деревню. Жена с первого взгляда поняла, что судьба их решена, и запричитала, заголосила. Крестьяне, те самые, что еще недавно давали в суде ложные показания — не иначе как из зависти к Шахану Ахмеду, — пришли в тот день в его дом. Все они казались смущенными и подавленными. Уж кто-кто, а они доподлинно знали, каким трудом досталось поле Ахмеду.

— Прости нас, брат. Мы поступили подло. Теперь-то видим. Ты оказался единственным среди нас настоящим человеком. Прости, если можешь.

Шахан Ахмед не поднимал опущенных долу глаз. Лишь несколько дней спустя он смог взглянуть в лицо жене.

— Нет у нас больше поля… — сказал он.