— Отыскал, — выдохнул Шахан Ахмед. — Отыскал. Теперь считай, мы спасены. Шутка ли — столько лет мучений! Наконец-то… Потерпи год-другой — и увидишь…
Он зверски устал, но глаза его смеялись.
— Подумать только, жена: пятнадцать лет очищаем поле от камня, каждый клочок с боем берем у леса. И каждый год сель коверкает землю. Каждый год начинай все сначала. Хватит!
Так вот, оказывается, почему муж пропадал три дня и три ночи.
— Да, все сначала, — одними губами повторила она.
Они пришли домой. Ахмед растянулся на чистой шерстяной попоне.
— Ой-ой-ой, какое место я отыскал! Вот уж куда селю сроду не добраться. А земля какая! Не знаю, сколько лет водой намывало туда лучшие почвы со всей округи. Речку Кешиш знаешь? А где утес Чагшак, знаешь? Там еще река петлю делает. Что за лес там! Что за лес! Макушки — под облака, стволы — в пять обхватов. Справиться бы с таким лесом, очистить участок, и тогда — увидишь — можно будет снимать урожай в сто, нет, в двести раз больше, чем здесь. Что ни говори, а нет у нас иного пути. Давно я приметил то место, да только все недосуг было. А теперь так опостылела вечная нищета — сил нет. Давай, жена, судьбу испытаем. Пусть хоть три года, хоть пять, хоть десять лет положу на это дело, но своего добьюсь. Вот где она уже у меня, эта нищета! — и он провел ребром ладони по горлу. — Выкорчую корни, посажу хлеб. И заживем!
На другой день Ахмед поднялся ни свет ни заря. Первым делом поспешил к кузнецу — заказать топор, кирку и лопату. Когда инструмент был готов, он прихватил веревку потолще и вместе с женой отправился в путь.
Место, что он выбрал, находилось в полутора часах ходьбы от деревни. Жена, глянув на огромные деревья, только ахнула и долго качала головой. Наконец она сказала:
— Ахмед, не осилить нам это дело. Здесь над каждым деревом месяц придется хребтину ломать. Да что там месяц — два, три, полгода. Брось, пока не поздно. Давай лучше очистим участок горелого леса возле нашего старого поля.
Ахмед промолчал.
— Ой, Ахмед, дети с голоду помрут, прежде чем урожая дождемся. Думаешь, в деревне никого умней тебя не нашлось? Думаешь, тебе одному приглянулась эта земля? Только ведь силы надо считать.
— Я одолею. Будет здесь поле. Урожай будет в сто раз больше, чем у всех.
Он размахнулся и вонзил топорище в здоровенный, необхватный ствол векового гиганта.
— А вдруг увидит лесник?
— Ничего. У меня есть для него два улья с медом. Начнет цепляться, так я его медом ублажу. — И он второй раз ударил по дереву.
Места, в которых они жили, назывались Грушевым Колодцем. В самой сердцевине Таврских гор затерялись далеко разбросанные друг от друга хуторки — всего в один-два двора каждый. Здесь почти не было плодородной земли. Люди с превеликим трудом отвоевывали у дремучих лесов крохотные поля, кладя на это два, а то и три года жизни. Рубили, корчевали, жгли, и однако же редко кому удавалось снимать с них урожай больше трех лет кряду, потому как набегал сель и сносил плодородную почву, словно ножом срезал. И оставались на месте посевов голые скалы.
Шахан Ахмед, как и все, сколько помнил себя, рубил, жег, корчевал. Не сосчитать, сколько гектаров леса он перевел и сколько раз приходилось ему начинать все сызнова. На сей раз он решил перехитрить природу и отвоевать у леса такую землю, которая будет не по зубам никакому селю.
Нанося третий удар по стволу, он рассмеялся:
— Бог даст, жена, выправимся.
— Дай бог, дай бог.
Удары следовали один за другим, но к вечеру Ахмед лишь наполовину подрубил огромный ствол.
— Ничего, — бодрился он. — Только поначалу трудно приходится. Неужто не смогу одолеть по дереву в день?
На второй день повалил Ахмед дерево. Еще два дня ушло на корчевку и еще четыре — на то, чтобы оттащить ветви и корни на берег речки Кешиш и спустить их в воду, чтобы лесник ничего не узнал.
Так прошло шесть месяцев. Но однажды лесник все-таки напомнил о себе. Ахмеда это не обескуражило, он явился к леснику с щедрым подношением, и тот, довольный, умолк.
Четыре года понадобилось на то, чтобы очистить от леса шесть дёнюмов земли. Днем Ахмед рубил, по ночам корчевал пни. Ахмед так изменился, что и на человека перестал походить. Бывало, встречные шарахались от него. Руки у Ахмеда задубели, как автомобильные шины, ноги и плечи покрылись незаживающими ссадинами и язвами. Только глаза по-прежнему горели неукротимым огнем.
Он вспахал поле, засеял его пшеницей.
— Жена, — говорил он, — видела ли ты прежде такую землю? Жирная, сочная. Поищи-ка такую в Чукурове.
Читать дальше