Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия

У меня кружилась голова, в воздухе плыли радужные пятна, похожие на кошачьи глаза, как будто меня со всех сторон окружала бригада чеширских котов. От усталости дрожали руки и ноги, чесались и болели глаза от песка и пыли, в ушах не проходил шум, но израненное грязное тело блаженствовало, пронизанное током солнечного света.

Мы упали на траву, наслаждаясь ее ароматом; потом сели, прислонившись к скале. Опять мы оказались на вершине мира. Не слишком ли много вершин высится там, где должна быть одна – и та недостижима для нас?

Перед нами, как чаша громадного стадиона, была природная котловина, заключенная в кольцо гор с зеленым основанием и белой вершиной. Отсюда, с высоты в два с половиной километра, вид был изумительный. Идеально круглое, не менее двадцати (а может, и пятидесяти?.. ста?) километров в диаметре, озеро, в котором, как змея, свернулся кольцом большой город. Город был из яшмы и изумрудов, а озеро – из малахита и бирюзы. Город буквально со всех сторон окружала вода – и снаружи, и изнутри. Внутреннее озеро соединялось с внешним водным кольцом каналами, которые, очевидно, являлись границами микрорайонов. На восток и на запад, от города к большой земле, были переброшены два ажурных моста. Около восточного моста кружили какие-то скорлупки, должно быть, катерки или лодчонки. Сразу же от озера, обрамленного ожерельем серых скал, после узкого кольца серо-желтого песка вверх шло желто-зеленое кольцо полей, лугов и лесов, а еще выше начинались отроги гор, от которых к озеру серпантином бежали дороги. Ближайшая бетонка в лучах солнца была белая, как горная дорога в Испании, а асфальт дальше отливал синевой металлической стружки, как асфальт в самом центре Европы. Не иначе как город этот был создан кем-то для того, чтобы им свысока мог любоваться сам Создатель. Когда, кем?

– Вид – хоть садись и пиши «Волшебник Изумрудного города», – сказал Рассказчик.

– Садись и пиши, – сказал ему Боб. – Хоть делом займешься.

Сверкающие вершины гор и четыре горных распадка, строго ориентированные, судя по положению солнца в это время суток, по сторонам света, в ближайшем из которых, восточном, ворочалась серебристая масса водного потока, а дальний, западный, чернел страшным провалом чуть ли не до центра земли, – оставляли нам мало надежд на скорую связь с внешним миром, но и этот внутренний, заключенный в естественные преграды, мир наверняка тоже кого-то пугал своими размерами.

– По этой котловине можно кружить всю жизнь, – мрачно сказал Борода, оглядывая дали через подзорную трубу, которую позаимствовал где-то в пути. – На севере похоже на пролив между горами. Может, это и не озеро, а? А катера возле моста – и не катера вовсе, а какие-то детские лодочки с палочками по бокам. Как иголки. Да это же весла! Кстати, очень похоже на римские или греческие суда. В учебнике, помню, такие были.

Внизу, одна под другой, располагались естественные террасы, не возделанные человеком. Во всяком случае, ни чайных роз, ни чайных кустов, ни виноградников, ни даже грядок с морковью видно не было. Не было и сборщиков урожая – загорелых крепких девушек с корзинами. Они все, видно, попрятались в картинах Брюллова и иже с ним. Мы еле передвигали ноги от усталости и голода, и тащиться еще черт-те куда к далекому городу нам не улыбалось. Мы посидели, помолчали, встали, покряхтели, и где на полусогнутых, а где и прямо, как бревна, стали спускаться на ближайшую террасу. Внезапно подул ветер, и порыв его был так силен, что в небо поднялась серая туча пыли и листьев, скрыв от взора манящие нас дали. Закружило, завыло. Похолодало и потемнело. Мимо нас со свистом пронеслась огромная темная масса (натурально, прямо с неба) и так тяжко ухнула где-то внизу, что земля вздрогнула и просела под нами. Грохот стоял такой, что заложило уши, а нас всех с головой засыпало чем-то мокрым и холодным. Это оказалась ледяная крошка. Придя в себя от испуга, мы выкарабкались из белых куч. Осмотрели себя и друг друга. Убитых и раненых, слава богу, не оказалось. Все промокли до нитки. Вытряхнули из карманов и из пазух шугу. Рассказчик вылил из туфель воду и стал аппетитно чихать. Я сделал стойку на руках и вылил из себя не меньше двух ведер воды, чем немало повеселил Боба. У Боба же и у Бороды густые обледенелые заросли просились в журнал мод.

Через какое-то время пыль осела и унеслась, ветер стих, солнце залило землю, и нашим глазам предстал целый ледник, размерами с ледокол, наполовину скрытый в ледяной крошке и ледяных глыбах. Ледник сиял и сверкал на солнце до рези в глазах, переливался всеми цветами радуги и вообще являл собой совершенно фантастическую картину в духе какого-нибудь сюрреалиста с Сатурна. Казалось, этот фантастический айсберг сюда занесло из времен потопа, когда земля была так чиста, что снег не чернел столетиями. На сотни метров земля была покрыта белым ковром, и чем далее от глыбы, тем мельче и белее был его узор. Края ковра стали чернеть – это лед и шуга таяли и последовательно превращались в снег, ледяную жижу, темную воду. Всюду валялись разбросанные ветки, листья, мелкие деревья. Там, где была рощица, торчало несколько стволов сломанных березок – они напоминали клыки в разинутой анемичной пасти гигантского хищника, пожирающего лед. Невдалеке, захлебываясь в утробном вое, ползло какое-то животное, перебирая передними лапами и волоча заднюю парализованную часть туловища. Уже в агонии оно обратило морду к небу, будто взывая к своему богу. Небо смотрело на него сверху бесстрастно и молча.