Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия

«А что темно-то?» – подумал Мурлов и, высвободив правую руку, щелкнул пару раз выключателем.

– Да лампочек нет, – ответила женщина. – При свечах живем. Как поэты. В Переделкине, – судорожно засмеялась она и, не совладав с собой, не сдерживаясь, зарыдала.

Она хотела еще что-то сказать, но не смогла и только смотрела Мурлову в глаза.

«А где же собака?» – подумал Мурлов.

И Наталья сказала:

– Она потерялась вслед за тобой. Она найдет, непременно найдет тебя!

Мурлов понял, что в нем не хватает нежности и силы, чтобы отреагировать адекватно своим желаниям, и не стал фальшивить, а просто чуть растерянно и рассеянно улыбался, глядя в лицо Наталье, отмечая про себя, как чудесно преображает женские лица радость, льющаяся из души.

Дом – это место, где уют, и где от тебя никто ничего не требует, и где все отдают тебе всё, а ты отдаешь всё им.

– Бедненький, ты так замерз. Ты весь окоченел. У тебя пальцы ледышки. Что же ты в одной рубашке? Где твой шарфик? Тебя что, подбросили «на тачке» до дома? Откуда? Или тебя раздели? Что молчишь?

Мурлов не отвечал. Да Наталья и не услышала бы его ответ. И она вспомнила свой давний сон в заваленном снегами Сургуте, в котором ее спас Черный Рыцарь, а потом пошел по зеленому лугу вдаль и сгорел в солнечных лучах. Только бы не ушел он опять тем бескрайним лугом, только бы не сгорел он опять!

– Да что же мы тут стоим! – опомнилась она и потащила Мурлова на кухню. – Филя! Встречай хозяина!.. Это он мне нашептал о тебе сегодня вечером. Я, было, прогнала его. А потом прощения просила. Ведь ты простил меня, простил, Филя? Вернулся! Вернулся мой… Ой, что же я! Сейчас будем вареники есть! Я их больше сотни налепила. И с творогом, и с картошкой, и с капустой, и даже с бананом – для него. Неси, Филя, свою большую ложку!..

Наталья достала из холодильника бутылку, взяла с полки три рюмки, налила в них водку, положила на блюдце три красных соленых помидорчика.

– Вот, согрейся. Не чокаемся. За встречу, – и она опрокинула рюмку в рот и вытерла глаза краем фартука.

Ледяная водка растопила ледяной комок в груди, помидор упруго лопнул и оросил своим остропряным рассолом горевшее от невысказанных слов горло, и прилип тоненькой шкуркой к нёбу, как неопровержимый факт реальной жизни.

Филя окунул язык в рюмку, передернулся, взял ложечку с сахаром, насыпал ее в рюмку, размешал и выцедил этот нектар через соломинку, каплю за каплей, зажмурив глаза.

Мурлов устало привалился к кухонной стенке и смотрел на знакомую обстановку, утварь, уютные женские хлопоты, печального Филю, и ощущал, как тепло исходит не только от плиты и кастрюль, а обволакивающим ласковым потоком идет от мягких прекрасных женских рук.

И он понял, как может понять только уже все переживший, что это тепло, это живительное женское тепло, только оно одно может согреть его и вдохнуть в него новую жизнь.

Вот только где она будет у него?

– Свиделись, значит, – сказал Рассказчик. – Вот и славно. Теперь хоть будет что вспомнить.

– Собаку мою, случайно, не видел? – спросил я.

– Видел какую-то…

Когда мы очутились в глубочайшей яме, выбраться из которой не было ни малейшей возможности, мы легли на дно ее, дыша свежим воздухом и любуясь черным небом, на котором была зашифрована главная тайна Вселенной. По словам Рассказчика, это была яма для львов, а мы де находимся совсем рядом с Воложилиным. И он тут же поведал нам душераздирающе правдивую историю о воложилинских львах, обживших ивняк и краснотал по берегам Вологжи, о майоре милиции Трепоухе, вступившем в смертельную схватку со львом-людоедом и таки застрелившим его. «Львы обжили ивняк? – подумал я. – Наивняк!» Полежав с полчаса и немного продрогнув, мы вернулись в туннель и стали искать другой, не такой короткий, путь к звездам.

Дело в том, что дальше пути не было. Мы оказались в тупике. Борода чиркнул спичкой – всколыхнулись и замерли тени – их тут не тревожили целую вечность, туннель под самые своды был забит, как пробкой, камнями, арматурой, щебенкой…

Боб потянул носом:

– Чую запах моря. И угадываю свет.

Его собачий нос, как оказалось, спас нас всех.

Мы попытались с ходу разобрать завал, но не тут-то было. С ходу не отыщешь даже броду. Камень – не вода, не чужая беда, руками не разгребешь, руками не разведешь. Но делать было нечего, и мы терпеливо стали разбирать завал руками и металлическими прутьями. Сколько мы на это потратили времени – день, два – трудно сказать. Наконец-то забрезжил свет, мы брусом вытолкнули наружу последний огромный валун и выбрались из туннеля.