Габриэль Руа - Счастье по случаю

Она слегка повернула покоившуюся на плече Эманюэля голову, так, чтобы он увидел ее испуганные глаза.

— О, Манюэль, ты уедешь, и я тебя больше не увижу! Я не хочу ждать все это время! Я просто не смогу жить без тебя все это время! Я буду так бояться, что ты найдешь себе другую подружку. Подумай только — все это время!

В эту минуту ее так опьянял звук ее собственного голоса, так захватили ее собственные слова, что она сама была готова поверить, будто в тот день, когда Эманюэль покинет ее, жизнь станет для нее невыносимой. По ее щекам струились слезы, и они были не совсем притворными. Она оплакивала в эту минуту свое прошлое безумство и жалела себя больше не за то, что совершила ошибку, а за то, что была несчастлива. Она обнимала Эманюэля своими хрупкими руками. Ей было страшно, и в то же время она чувствовала, что вот-вот достигнет цели — и только благодаря твердости своей воли. Ее голос выдавал все ее страхи, но вместе с тем в нем звучало и трепетное торжество. Она уже видела себя возрожденной, любимой, красивой, как никогда раньше, — и спасенной. Она подождала, пока вокруг них стало еще темнее, пока небо над ними почернело еще больше, и внезапно, опьяненная этим мраком, словно густым вином, холодно и решительно подставила Эманюэлю губы. Но сразу же ее захватил порыв страсти. Она больше не понимала, что ее волнует — воспоминание о ласках Жана или поцелуи Эманюэля. Она погрузилась в какое-то минутное забытье, жадно отдавая свое узкое личико губам Эманюэля.

Он не смел даже надеяться на такое счастье. С первого же дня отпуска, еще в поезде, непрестанно видя перед собой образ Флорентины, он начал опасаться, как бы присущая ему порывистость не завела его слишком далеко. Он считал, что жениться на Флорентине перед самым отъездом было бы несправедливо, и позволял себе строить планы только о двух неделях беспечной веселой дружбы. А кроме того, ему на ум невольно приходили и другие соображения: недовольство родных и особенно отца! Огорчение, которое он причинит матери, — тем более жестокое, что это случится перед самым его отъездом! И наконец, сложность взаимоотношений Флорентины с его родными, когда она станет его женой. Но сейчас он был охвачен таким лихорадочным возбуждением, что поспешный брак с Флорентиной представлялся ему чем-то вполне естественным. Разве не так же второпях, перед самым отъездом, венчались и все другие? Почему же и они с Флорентиной не имели права на свою долю радости перед тем, как расстанутся, — и, быть может, навсегда? Дождется ли эта радость его возвращения, переживет ли она все случайности возвращения? Разве это — не та редкостная, непредвиденная, мимолетная милость судьбы, за которую надо немедленно ухватиться? Совершенно потрясенный этим внезапным решением, охваченный восторгом, он даже забыл, что оно было подсказано ему Флорентиной. Теперь ему казалось, что он сам принял это решение уже давно и что противиться ему было бы так же бесполезно, как бесполезно было бы бороться с безумием и хаосом, которые объяли весь мир.

От волнения он не мог связно сказать несколько слов, но голова у него стала ясной, такой ясной, какой не была уже много месяцев, — он отдавал себе отчет во всех трудностях и все их преодолевал.

— Время… — сказал он. — Маловато его у нас… всего недели две…

Сейчас ему казалось, что он не может преодолеть лишь одно препятствие — время, неумолимое время.

Но Флорентина, застигнутая врасплох его нетерпением, которое сама же разбудила, и чувствуя, что ее быстрее, чем она предполагала, уносит в неизвестность — в неизвестность, которая теперь, когда она лучше ее осознала, начинала казаться ей пугающей, — почти совсем перестала поощрять Эманюэля. Она сидела неподвижно, глядя во мрак перед собой расширенными глазами.

— Да, время… — пробормотал он. — Ты думаешь, его хватит, Флорентина?

Он зажег сигарету и быстро затянулся несколько раз подряд, чтобы помочь себе думать.

— Около двух недель… — И вдруг он круто обернулся к ней. — Так мы еще успеем! — вскричал он, возбужденный и ликующий. — Я завтра же зайду к священнику вашей церкви. Можно будет все устроить в среду, а может быть, и во вторник… Снимем хорошую комнату в гостинице… И в книге записей будет стоять: господин и госпожа Летурно!..

Он расхохотался и тут же умолк, прислушиваясь к внезапно вырвавшемуся из его груди смеху: ведь он уже так давно не смеялся!

Теперь и Флорентина тоже вошла во вкус, увлеченная, несмотря на все, этой перспективой: несколько дней в гостинице с Эманюэлем, который, конечно, будет баловать ее, накупит ей всяких подарков.