Мортен Рамсланд - Собачья голова

— Черт возьми, — возмущалась Стинне, закрывая футболкой нос, — почему ты не сказала, что он умер?

Она прошла к Аскилю, лежавшему в комнате отца, но вонь тут же заставила ее повернуться и захлопнуть дверь. Потом она отправилась в комнату толстой тетушки, и тут ее ожидало новое потрясение. Может быть, мама Ранди и была слепой и глухой, но с обонянием у нее все было в порядке. Она почувствовала запах. После чего в последний раз встала с постели — и вот теперь лежала на полу мертвая. Глаза так глубоко запали, что Стинне не могла понять, открыты они или нет.

«Просто сумасшедший дом какой-то», — говорила бабушка обычно, вспоминая о собутыльниках, явившихся на похороны прочитав объявление о смерти дедушки, которое Стинне напечатала в газете. Целая толпа незнакомых мужчин ввалилась в церковь, где до этого сидели лишь ближайшие родственники. Ну и суматоха поднялась, да и какая неожиданность: оказывается, Аскиль вовсе не был так одинок, как мы себе представляли! «Выше нос, на небесах пиво лучше», — плакат с такой надписью вздымался в руках у одного из мужчин. Священник воспринял это как оскорбление и собирался уже было возмутиться, но бабушка сказала:

— Раз уж они пришли, пусть остаются.

Итак, в церкви сидели никому не известные собутыльники дедушки, с которыми он выпивал более тридцати лет; старые и молодые, возникло настоящее столпотворение, ведь они все встали в очередь, чтобы поцеловать гроб, и завалили его цветами и маленькими записочками, написанными на оборотной стороне пивных этикеток.

— Да, от него всегда можно было ждать какого-нибудь сюрприза, — говорила Бьорк, вспоминая о курьезной истории с пеплом. Произошло это неделю спустя — когда прошла кремация и пепел надо было развеять над фьордом Оденсе: Норвежское море все-таки довольно далеко, решила бабушка. Но она не могла знать, что дедушка когда-то завещал своим друзьям по горсточке своего праха. Она никогда не видела, как он сидит в «Корнере» и разбрасывает вокруг себя свой воображаемый пепел, громко смеясь и пользуясь случаем выклянчить стаканчик. «Если угостишь пивом, — обычно говорил дедушка кому-либо из новых посетителей, — получишь кусочек меня».

Так что, когда появились собутыльники и вместе со всеми нами отправились к гавани, а потом и к фьорду, Бьорк в очередной раз была потрясена. Был теплый безоблачный летний день, некоторые из собутыльников скинули рубашки, другие пели застольные песни, и бабушка уже была готова в компании добродушных пьяниц почувствовать себя легко и непринужденно. Но тут наступил торжественный момент — Круглая Башка, который прибыл из Бергена для участия в церемонии и одновременно для того, чтобы отвезти прах мамы Ранди в Норвегию и предать его земле рядом с папой Нильсом, должен был сказать несколько слов.

Бабушка держала урну в руках; Круглая Башка говорил обо всем хорошем и обо всем плохом, но, когда он закончил свою прекрасную речь, на бабушку напали эти незнакомые люди, которые выстроились в очередь перед урной и у каждого из них в руке оказался маленький полиэтиленовый пакетик. «Где ложка?» — закричал кто-то, и ложка тут же нашлась, и они начали наполнять свои пакетики. Бабушка стояла как парализованная, пока пакетики наполнялись пеплом дедушки и исчезали в карманах рубашек и штанов, как будто она стояла с вазочкой конфет, а не с бренными останками покойного мужа, — в итоге только треть была развеяна по ветру. Бабушка едва сдерживала рыдания, когда рассеивала жалкие остатки праха, руки ее тряслись, и по пути домой мы пытались утешить ее — ведь, как бы то ни было, это была воля дедушки…

Бабушка не расстраивалась бы так, если бы в последние годы жизни дедушки не увидела за всем его кубизмом другого человека — нежного и ласкового, который по утрам, сидя с чашкой чая и половиной булочки, приветливо смотрел на нее. Человека, который дарил ей один волшебный пейзаж за другим. Пейзажи продолжали сниться ей все последующие годы, из-за них она так и не смогла окончательно вернуться к жизни, как она надеялась. Никакой игры в клубах, никаких увлечений: танцев или музыки, — но постепенное угасание, страстное желание оказаться в тех пейзажах, в которые под конец жизни вступил Аскиль. Все стало так сложно: приготовление еды, уборка — сам мир начал распадаться. «Да возьми же себя в руки, бабушка», — кричала Стинне, но в своих снах Бьорк все чаще и чаще шла за Аскилем в его пейзажи. Шла через рапсовые поля, бродила по туманным долинам, терялась в мглистых зимних ландшафтах, березняках, высокогорных равнинах, и, когда она просыпалась по утрам, ей больше всего хотелось снова закрыть глаза. Возьми себя в руки! Она пыталась. Она во всем слушалась Стинне — пошла, например, на занятия гимнастикой в доме престарелых, но, когда занятия заканчивались, у нее не было никакого желания возвращаться домой. Ноги ее тяжелели.