Мортен Рамсланд - Собачья голова

Именно в это время бабушка во время рождественского обеда достала из сумки смятую открытку и сообщила, что домой с Ямайки возвращается Кнут. Кнут, который клялся и божился, что ноги его в доме не будет, прежде чем он не станет достаточно сильным, чтобы поколотить отца, Кнут, которого ждал трехскоростной велосипед — предмет всеобщей зависти, Кнут, обещавший своей сестре неиссякаемый источник морса под небесным сводом южных морей. Четырнадцать лет его никто не видел, и кто знает, подумали мы, может быть, он приезжает лишь затем, чтобы забрать свой велосипед?

— Снип-снап-снурре, — сказала Стинне, — вот и вся история. Толстая тетушка умерла от сердечного приступа. Я все равно никогда не поверю, что ты ее убил.

— Сердечные страдания, — добавила она, покачав головой, и отправилась спать, — да хватит тебе уже об этом.

Консервные банки громоздятся у кровати больной бабушки, а струящийся из них свежий бергенский воздух создает волшебную свежесть в комнате, где она лежит в последние месяцы, все больше и больше худея и заговариваясь. Свежий воздух из Бергена зажег в ее глазах огонек, которого мы не видели с тех пор, как треть пепла Аскиля была развеяна над фьордом, пробудил воспоминания о родине и заставил ее разговориться. И вот я слушаю бабушку и соединяю последние нити, замечая, что она все чаще и чаще возвращается к тому дню, когда Аскиль — несколько лет назад — вернулся домой из больницы после самого обычного обследования. К тому дню, когда она внезапно захотела погладить его по седым волосам — чего ей уже много лет не приходило в голову, — а тут не успел он пробыть дома и несколько минут, как возникло такое желание, смешанное с беспокойством, что им так и не удастся отпраздновать золотую свадьбу.

— Но мы успели, — говорит бабушка с довольной улыбкой, — едва-едва, но успели.

Свежий бергенский воздух, значит, так… Смешанный с неуловимым рыбным запахом, поскольку Круглая Башка не особо тщательно мыл консервные банки, прежде чем наклеить на них открытки и написать забавные пожелания. Ему сейчас должно быть за шестьдесят. Бабушка по-прежнему считает, что заботливым отправителем является ее старший сын. «В нашем старом доме, — пишет Круглая Башка, — все как обычно. Ида по-прежнему ведет неравную борьбу с чудовищем на кухне».

— Чего он только не придумывал тогда, — говорит бабушка, напряженно улыбаясь.

Завтра ее должны оперировать, удалять что-то, возникшее, по моим представлениям, из-за ледяного осколка и холодного ветра в сердце после визита к Туру, хотя, конечно же, когда я говорю об операции с постоянно сменяющимися врачами — к которым всем без исключения обожающая стетоскопы и белые халаты бабушка питает безграничное доверие, — используются более прозаические слова. Я несколько засомневался, когда услышал о том, какая серьезная предстоит операция, и несколько раз пытался объяснить, почему беспокоюсь, но бабушка была непоколебима, и врачи, казалось, готовы сделать для нее все. То есть я со спокойным сердцем могу передать ее в руки врачей и вернуться в дом сестры — мне надо закончить историю о смерти толстой тетушки, нужно ее преодолеть.

Тук-тук, слышим мы, и вот он стоит перед нами — моряк Кнут, наобещавший всем с три короба и вскруживший голову моей умственно отсталой тетке. Вот он стоит перед нами — как две капли воды похожий на импозантного Круглую Башку, который в 1959 году вернулся после трех лет плавания. Кнут отсутствовал четырнадцать лет, его татуировки были сделаны давно, в руках у него не вещевой мешок, а потертый чемодан, и отец, встречавший его в аэропорту, уже несколько раз бросал неодобрительные взгляды на его длинные волосы.

— Черт возьми! — сказал Кнут, оказавшись в гостиной. — Я совершенно забыл купить подарки!

Конечно же, для всех стало неприятной неожиданностью, что Кнут унаследовал от отца пристрастие к бутылке.

— Он не просыхал три недели, — говорил отец, сокрушенно покачивая головой.

— Он как был, так и остался разгильдяем, — сказал Аскиль, фыркнув.

— Но он плакал на похоронах, — сказала бабушка, которая после похорон навсегда отказалась от вязания свитеров.

Подобно Круглой Башке, Кнут попытался подбросить в воздух всех домочадцев, но, в отличие от двоюродного брата, был так пьян, что из демонстрации силы ничего не вышло. Все, кроме Аскиля, учуяли, что от него несет спиртным и что он немного гнусавит, когда, обращаясь к своему отцу, Кнут сказал: