Господин Женер, председатель административного совета банка, по непонятным причинам уступивший без боя свое место «мексиканцу», этот обаятельный старик с одухотворенным лицом, похожий на Рузвельта, в критическую минуту предает своего молодого друга, чтобы избежать разоблачений со стороны Драпье, который располагает компрометирующими его документами. И, как выясняется, это не первое его предательство. В годы оккупации другой молодой человек, подающий надежды, служил ему подставным лицом в сделках с «И. Г. Фарбениндустри», и, когда после освобождения он предстал перед судом, Женер отрекся от него, как теперь отрекается от Этьена, тоже выполнявшего для него грязную работу. Марк убеждается, что в конечном счете Женер ничем не лучше, если не хуже, Драпье: тайный коллаборационист, своекорыстный фразер, разыгрывающий либерала, едва ли не опаснее откровенного реакционера, циничного дельца, вполне отвечающего традиционному представлению о «капиталистической акуле».
Так в романе французского прогрессивного писателя Жоржа Коншона «В конечном счете» получает своеобразное развитие бальзаковская тема утраченных иллюзий. Эта тема переплетается у него с мотивом трагического одиночества.
Когда против Марка Этьена пускают в ход ложное обвинение в тайной связи с коммунистической партией только на том основании, что он как-то раз, случайно встретив на улице своего товарища по Политехнической школе, ныне депутата-коммуниста, несколько минут разговаривал с ним, от него отшатываются даже те члены административного совета, интересы которых расходятся с планами Драпье: для них нет ничего страшнее жупела «коммунистической опасности». Когда перед его ближайшим другом Филиппом Морнаном открывается перспектива ценою подлости занять его место, он, не колеблясь, использует эту возможность: карьера ему куда дороже дружбы. Когда через несколько часов после заседания совета, где Марк, как и следовало ожидать, потерпел поражение, он обращается с просьбой о пустячной услуге к своему бывшему подчиненному, который, казалось, всегда питал к нему глубокое уважение, тот отвечает вежливым, но решительным отказом: ведь Этьен уже не генеральный секретарь. Вокруг Марка образуется пустота. И только теперь он понимает, что его одиночество нельзя объяснить лишь печальным стечением обстоятельств, что в конечном счете он всегда был одинок, хотя и не сознавал этого:
«Он вошел в этот банк, как чужеродное тело в живой организм, он был подобен занозе под кожей, маленькой занозе, которая уже перестала быть деревом и никогда не станет плотью. Что он мысленно видел теперь, так это свое огромное одиночество — изначальное одиночество».
Однако Марк Этьен не имеет ничего общего ни с разочарованным и охладелым романтическим героем, который «не может в душе не презирать людей» и остается равнодушным к житейской пошлой суете, ни с героем модных экзистенциалистских романов, где человек человеку чужак и одиночество — неизбежное условие человеческого существования.
Одиночество Марка Этьена коренится не в исключительности его натуры и не в самой человеческой природе, а в противоречии между ним и средой, в которую он попал. Он «чужак» не среди людей, а среди дельцов, для которых нажива превыше всякой морали, преуспевших и преуспевающих мерзавцев, ради карьеры готовых на все, снобов, высмеивающих манеры «выскочки». По существу, он лишь «изолирован в социальном плане», как сказал о нем маститый академик Л., для которого он безвозмездно собирал материалы во всех архивах, — «изолирован» в силу самих условий своего существования, типичных для интеллигента из среднего класса. Этот одиночка вовсе не одинок. С ним и его секретарша Полетта, готовая пойти на разрыв с мужем, продавшимся Драпье, и его помощник Ле Руа, решивший в знак протеста и солидарности с Этьеном подать заявление об уходе, и секретарша Драпье Кристина Ламбер, отказавшаяся лжесвидетельствовать в пользу своего шефа, и старик служитель Шав, заверяющий Марка, что негодяй, донесший на него, будет разоблачен, и другой служитель, Лоран, возмущающийся грязным делом, которое состряпали против Этьена «эти сволочи из административного совета», и все те, кто провожает Марка аплодисментами, когда он уходит из банка. То, что представлялось ему одиночеством, в конечном счете оказывается частным проявлением размежевания сил, все углубляющегося разрыва между демократическими слоями французского общества и правящим классом. В этом прежде всего и состоит идейный смысл романа Коншона как романа социального.
Читать дальше