Вмешиваться мне не понадобилось, но и об успехе тоже говорить не приходится. Увидав Дороти с подносом в руках, Сильва заворчала, потом с криком «Heт!» вырвала у нее поднос и отшвырнула прочь; подобрав с пола ветчину и то, что осталось от яиц, она залезла под кровать и принялась поедать свою добычу, как маленький неопрятный зверек.
— Мне очень жаль, — только и сказала огорченная Дороти.
Она помогла мне вытереть запачканный пол. Я был возмущен, но на кого сердиться? На Сильву или на Дороти? Я глядел, как она возится с тряпкой — неизменно изящная, непринужденная. Неужели Сильва при малейшем противоречии будет впадать вот в такое состояние первобытной дикости? И не готовлю ли я себе, упорствуя в желании держать ее в доме, постоянные и нескончаемые неприятности?
Дороти протирала пол, а я разглядывал ее профиль — чуточку заурядный, но такой милый, мягкий под очень светлыми белокурыми косами, уложенными надо лбом, — и вспоминал свои ночные размышления, и твердил себе, что если я не женюсь на ней, то буду круглым дураком.
Когда все было вычищено, она поднялась и спросила:
— Вы ведь не накажете ее, правда?
Я возразил:
— Но ведь, будь она ребенком, ее бы наказали. Нельзя спускать такие выходки. Она завтра же сделает то же самое.
Дороти не соглашалась со мной:
— Если вы накажете ее из-за меня, она мне долго этого не простит.
Наконец, мне пришлось обещать. Сильва упорно сидела под кроватью, хотя наверняка давно уже съела все до крошки. Ясно было, что она дуется.
— Оставим ее в покое! — сказала Дороти.
Мы спустились в курительную и сели у камина. Спустя несколько минут я сказал:
— Может быть, вы и правы. Вероятно, самое лучшее было бы отдать ее в какое-нибудь специальное заведение.
— Это не так уж срочно! — к моему удивлению, возразила Дороти.
Она ласково и понимающе улыбалась мне.
— Хотел бы я знать — может, со временем… — начал я.
Дороти прервала меня:
— Вы сами увидите. Заметьте, что в любом случае… — Тут она заколебалась:
— Ну-ну? — спросил я, и она продолжила:
— В любом случае, каковы бы ни были ее успехи, кому вы сможете демонстрировать ее потом? Столько усилий — и все впустую.
— Как это — кому?
— Я хочу сказать, что она не из наших.
Наверное, взгляд мой выражал в ту минуту полнейшее непонимание.
Я хочу сказать, — продолжала Дороти слегка раздраженно, — что вы сможете ее показывать лишь как любопытный феномен. Но не как родственницу и даже не как близкую знакомую.
— Да отчего же? — спросил я удивленно. (Я и в самом деле был поражен.)
— Оттого что это было бы неприлично.
— Господи, да объяснитесь же яснее! — нетерпеливо воскликнул я.
— У нее прелестная кожа, но кожа цвета янтаря. Очень красивые глаза, но темные как агат. У них миндалевидный разрез, а скулы похожи на абрикосы…
— Вы что, сочиняете стихи или, может быть, это натюрморт?
— Одним словом, дорогой мой, она типичная азиатка. Я полагаю, что лисы и пришли к нам когда-то из Азии. У нее такой вид, словно она родилась в Индии или во Вьетнаме.
— Это с рыжими-то волосами?
Дороти состроила насмешливую гримаску:
— О, ну, может быть, кто-нибудь в ее роду согрешил с европейцем…
Я был в растерянности. Сам я тоже находил внешность Сильвы несколько экзотической, но не до такой же степени… Если это действительно так, то в будущем мне грозили вполне реальные унижения и неприятности в тот день, когда я вздумаю ввести английское общество «туземку»… Мне захотелось убедиться в том, что говорила Дороти, и я сказал:
— Пойдемте взглянем на нее.
Мы поднялись наверх. Сильва, вся перепачканная яичным желтом, спала, свернувшись клубочком, в кресле. Мы долго рассматривали ее, потом вышли так же тихонько, как вошли, и я прикрыл дверь.
— Ну, признайтесь, что вы преувеличили! — тут же сказал я Дороти.
— А вы со мной не согласны?
— Нет, я не спорю, доля истины в этом есть. Но не до такой степени…
— До такой или не до такой, все равно это слишком.
— Я не знал, что вы настолько строги в расовых вопросах, — дивился я.
— Строга?! Да я просто обожаю индусов — Ганди, Кришнамурти, Рабиндраната Тагора… Но каждому свое место, не так ли?
— А мне кажется, — упрямо сказал я, — что она скорее уж похожа на герцогиню Батскую.
— Да ведь всем известно, что матушка герцогини была в наилучших отношениях с каким-то там магараджей.
— Ну вот видите, вы же сами сказали, что матушка герцогини согрешила, тем не менее герцогиня Батская живет и благоденствует. Так что давайте кончим этот разговор.
Читать дальше