Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Да, выглядит он так, что позавидуешь!

Теперь Длинному все стало ясно. Выходит, Кудрет добился своего, попал, как говорится, в жилку и одурачил весь город. Длинный был доволен. У кого мед — тот и облизывает пальцы. «Дела у канальи идут как по маслу, так пусть и о дружках позаботится. А станет вилять — выведу его на чистую воду! Ведь кем был сукин сын — „председателем ревизионной комиссии“, а теперь, значит, в люди вышел!»

Как же все-таки ему удалось выбраться сухим из воды? Спросить об этом у попутчиков Длинный не решился. Приедут в город, эти типы сойдут, тогда он сунет извозчику несколько курушей… Нет, этого, пожалуй, он не будет делать: так можно навредить Кудрету. «Скажу лучше, что я его стамбульский управляющий, и все выведаю. Да, но ведь если я управляющий, то сам должен быть в курсе его дел!..»

Послушать их, так можно подумать, что Кудрет и судей припугнул. Быть этого не может! Что, судьи — круглые идиоты? Человека схватили на месте преступления. Да тут сам дьявол не смог бы вывернуться! Да, мошенник Кудрет — первостатейный. И ему незачем брать судей на испуг.

«Воображаю, как этот грозный лев держался на суде, — ухмыльнулся Длинный. — Поджал небось хвост, как мышь, почуявшая кошачий дух! Потому и выкарабкался». Как бы там ни было, а он не будет вставлять Кудрету палки в колеса.

— Приехали! — сказал извозчик, натягивая вожжи и останавливая фаэтон.

Длинный вышел последним. Представляться управляющим Кудрета он раздумал. К тому же, возможно, в этой роли уже выступает Идрис. Чем черт не шутит?

Прежде всего надо встретиться с Кудретом, выяснить обстановку и уже тогда действовать.

Мыстык остановил фаэтон в торговой части города, и Длинный всю ее обошел. Город теперь не казался ему таким убогим, как из окна поезда. Здесь было много бакалейных лавок, некоторые из них напоминали стамбульские.

На одном из зданий Длинный увидел табличку с надписью: «НОВАЯ ПАРТИЯ». Именно ее упоминал болтливый извозчик, когда сказал, что Кудрет стал членом партии и чуть не каждый день произносит предвыборные речи. Отчего бы и ему, Длинному, не пополнить ряды этой партии? Он чуть было не зашел, но тут же отказался от своего намерения. Ведь в заявлении о приеме надо указать свой адрес, а он даже не знает, где будет жить.

Перед зданием толпились люди, входили, выходили. У этой партии, должно быть, много сторонников. Сейчас, перед выборами, народ валом валит в нее. То же самое в Стамбуле. По всему городу митинги. Настоящее светопреставление. Здесь куда спокойнее. «А мне-то что до всего этого? — подумал Длинный. — Я своим делом буду заниматься».

Быстро сгущались сумерки. Тусклые, покрытые пылью фонари не могли справиться с надвигавшейся темнотой, и, словно помогая им, зажглись керосиновые лампы «люкс» и электрические лампочки в окнах магазинов.

Длинный изрядно проголодался и зашел в первый попавшийся ресторан с грязными тюлевыми занавесками на дверях и окнах. Посетителей было полно. Сразу можно было заметить, что они разделились на два лагеря. Все пили и шумно спорили о партийных делах и предстоящих выборах.

Длинный сел за свободный столик, заказал бутылку ракы, закуску и, когда все было подано, стал не спеша пить и есть. Слева от него сидели сторонники правительственной партии. Они время от времени делали выпады по адресу своих противников, которые тоже не оставались в долгу и сыпали угрозами.

— Я не против демократии, — вопил здоровенный детина, сторонник правительственной партии, — но вы, я вижу, намерены разжечь в стране братоубийственную войну! Может, вы коммунисты?

— Сохрани аллах! Возьми свои слова обратно! — крикнул какой-то заморыш из стана противников.

— Да вы самые настоящие коммунисты! Только коммунисты могут разделить народ на два лагеря!

— Да, разделили! Ну и что?!

— Тебе этого мало? Ваши люди играют на религиозных чувствах ради достижения своих политических целей!

— Что в этом плохого? Разве наш народ не чтит святую веру и аллаха?

— Чтит! Никто этого не отрицает! Но не надо клеветать на нас, утверждать, будто мы мечети превращаем в военные склады и казармы для солдат!

— Так оно и есть, товарищ…

— Может, в силу необходимости и имеет место нечто подобное, но разве можно публично упрекать нас в этом?

— Это политика! А политика все терпит. Раз уже провозглашена демократия… Знаешь, как говорят: возишься с ишаком — не жалуйся на вонь…

— Культурнее выражайся!

— А если некультурно, тогда что?