Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

Еще больше утвердился начальник в своем мнении после того, как узнал про бракоразводный процесс Кудрет-бея и про его шашни со свояченицей Кемаль-аги. «Никакой он не чиновник, — сказал себе начальник. — Но прикидывается здорово. Пользуется своим солидным видом. Ну и пусть, мне не жалко».

И с благословения начальника у Кудрета началась поистине райская жизнь. Свояченица навещала его через день, и они отлично проводили время в кабинете начальника. Теперь у Кудрета всего было в изобилии: и денег, и пищи, и одежды. Воспылав страстью, женщина буквально завалила жениха одеялами, простынями, собственноручно вышитыми наволочками и всякой всячиной. А после того, как ее выбор одобрили родные, однажды побывавшие в тюрьме, совсем потеряла голову, — имя Кудрета не сходило с ее уст.

Кемаль-ага, хоть и не был забыт, однако отошел на задний план. Но он не ревновал и даже не сердился. Он был горд тем, что породнится с такой незаурядной личностью, и не упускал случая похвастать. «Мой свояк? О, ему цены нет! Знает все на свете. Кладезь премудрости».

Не говоря уж о самой невесте, свихнувшейся от любви к Кудрету, все ее родственники, мать и старшая сестра благоговели перед ним и старались не уступить друг другу в выражении своих чувств. Если дочь, к примеру, говорила: «Кто? Наш Кудрет?», мать принималась ее стыдить: «Какой он тебе Кудрет? Он — Кудрет-бей! Настоящий бей, истый бей-эфенди!»

Старшая сестра не подавала виду, но в душе завидовала младшей. «Порода всегда чувствуется, — замечала она с горечью. — Сразу видно, из пашей. А что сидит в тюрьме, невелика беда. Того и гляди, амнистию объявят…» На что младшая с гневом отвечала: «При чем тут амнистия? Ведь он ни в чем не виноват! Не то давно бы засудили! Он просто жертва клеветников. Пусть только наша партия придет к власти!.. Впрочем, если его даже и осудят, я буду ждать! Десять, двадцать, тридцать лет — до самой смерти. Я жизнь готова отдать за него!»

Начальник тюрьмы предложил как-то Кудрету:

— Снял бы поблизости дом для Нефисе-ханым и по ночам…

У Кудрета заблестели глаза:

— Что по ночам?

— Навещал бы ее.

Кудрет даже не спросил, возможно ли такое, лишь сдержанно сказал:

— Подумаю…

Когда на следующий день к Кудрету пришла Нефисе, начальник опять оставил их одних в кабинете.

— Кудрет, я больше не могу так жить, — сказала Нефисе. — Хочу постоянно быть рядом с тобой, и ночью и днем. Придумай, дорогой, как выбраться отсюда.

Кудрет оставался невозмутимым и даже не заикнулся о предложении начальника тюрьмы. Лишь когда Нефисе стала сетовать и плакать, погладил ее по голове:

— Наберись терпения, что-нибудь придумаем!

Глаза Нефисе засветились надеждой:

— Что же ты придумаешь?

— Ну, к примеру, снимем где-нибудь поблизости дом.

— А дальше что? Что дальше?

— Ты в нем поселишься.

— А ты?

— Буду навещать тебя время от времени.

— Время от времени? А по ночам?

Кудрета вдруг осенило.

— И по ночам тоже. Но…

— Что «но»?

— Для этого понадобится немного денег. Начальник тюрьмы — взяточник. Смотри только не проговорись, а то все дело испортишь. Сама видишь, он благоволит ко мне, даже свой кабинет нам уступил.

Нефисе кинулась ему на шею:

— Ясно. Говори, что нужно делать?

Кудрет уже успел изучить нетерпеливую натуру своей невесты и потому ответил:

— Не торопиться — это главное.

— Не люблю медлить с делами, дорогой. Сколько дадим начальнику? Пять тысяч? Десять?

Кудрет вошел во вкус, и у него появилась новая идея.

— Если бы все упиралось в одного начальника! Однако…

— Однако?

— Не забывай, что есть звери покрупнее.

— Говори прямо кто: губернатор, прокурор, анкарские тузы?

Кудрет рассмеялся, и от этого смеха Нефисе совсем потеряла голову.

— Ну и умница ты! — воскликнул Кудрет. — Какое счастье, что я попал сюда! Иначе мы бы с тобой не познакомились.

Не чуя под собой ног, Нефисе помчалась в касабу, перевела в городской банк на имя Кудрета Янардага пятьдесят тысяч лир, вернулась в тюрьму и вручила ему чековую книжку.

— Если мало, еще столько же переведу.

Кудрет небрежно бросил чековую книжку на стол.

— Напрасно ты это сделала!

— Почему?

— Ни мой дед-паша, ни мой отец никогда не роняли своего достоинства. Я чувствую сейчас на себе их полный упрека взгляд и слышу их голос: «Нам жаль тебя, Кудрет! Разве мы так тебя воспитывали? Брать у какой-то женщины несчастные пятьдесят тысяч?..»

Нефисе прикрыла ему рот рукой: