Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

Эту новость Кудрет оставил без внимания и спросил:

— А парни?

— Бросили университет и начали работать. Пристроились к родителям своих девиц. Когда ты гастролировал по Анатолии, они завели себе подружек. Словом, у них все в порядке. Так что ты думай только о себе.

— А как жена?

— Решила жить у повитухи.

— Понятно. — Кудрет кивнул. — Если бы не смерть матери, я сказал бы, что вместо одного глаза, о котором я молил, аллах дал мне сразу два…

Они помолчали. Потом Идрис попрощался и ушел.

Итак, Идрис остается здесь. Портативную машинку он привез, остается достать складной столик, немного бумаги и разные мелочи. Это несложно. Теперь можно не беспокоиться. Придется сначала поднатужиться, а потом будут жить припеваючи, лучше прежнего.

— Что это ваш гость так быстро ушел? — поинтересовался писарь.

— Придет еще.

— Для ваших гостей время не ограничено.

— Благодарю.

Кудрет вышел из канцелярии и, когда спускался по лестнице, услышал громкий голос прислужника:

— Кемаль-ага-а-а!

Кудрет остановился. Он сразу понял, что к Кемалю пришла свояченица. Третьего дня она потребовала, чтобы Кемаль-ага познакомил их. После знакомства женщина понравилась Кудрету еще больше. Возможно, его и сейчас пригласят, тогда представится случай еще раз полюбоваться этим прелестным созданием, воплощением женственности.

У двери, выходившей в тюремный двор. Кудрет столкнулся с Кемаль-агой и, хотя прекрасно знал, куда тот направляется, спросил:

— Ты куда?

— Твоя явилась, — хитро подмигнул Кемаль-ага.

«Твоя»… Как приятно это слышать! Она и в самом деле казалась ему своей, близкой.

— Пошли, свояк!

— Право, не знаю… — церемонно проговорил Кудрет, буквально сгорая от нетерпения поскорее ее увидеть.

Кемаль-ага схватил его за руку:

— Знаю, не знаю! Идем!

Свояченица появилась в дверях в тот самый момент, когда они поднимались по лестнице. Кемаль-ага чуть не сказал: «Это она к тебе, а не ко мне», но вовремя сдержался. Не стоило пока так говорить. И без того все ясно. Разве не видел он вчера, как они ворковали, не отрывая друг от друга глаз, и как она обеими руками держала его руку, забыв, что зять стоит совсем рядом? А что с ней творилось, когда пришло время расставаться? «Я по уши влюбилась, зятек», — сказала она как бы в шутку, прикинувшись, будто не хочет, чтобы Кудрет ее слышал.

Да и сам Кудрет все разговоры сводит к свояченице.

Как и в прошлый раз, они сидели в канцелярии; писарь под благовидным предлогом куда-то вышел. Глаза молодой женщины излучали уже не искры, а молнии, пронзавшие Кудрета насквозь. Но женщине он показался невеселым, глаза его заволакивала грусть.

— Вы чем-то расстроены?

Кудрет поднял на нее какой-то растерянный взгляд.

— Не знаю.

— Грусть вам не к лицу.

Ничего не ответив, Кудрет обхватил голову руками.

Кемаль-ага поднялся:

— Схожу за сигаретами и зажигалкой.

Женщина обрадовалась, проводила зятя благодарным взглядом и вдруг припала губами к огромной волосатой руке Кудрета.

— Может быть, мне надо заплакать?

— Почему? — Он взял ее руку, поцеловал.

— Потому что ты грустный.

Кудрет тяжело вздохнул. Женщина схватила его за руку и затрясла:

— Ну, говори же! Ты почему сегодня такой?

— Тошно мне, Слов не найду, чтобы сказать, как нехорошо.

Беспокойство женщины достигло предела.

— Что случилось? Говори же! Или ты хочешь скрыть от меня?

— Не собираюсь я ничего скрывать.

— Тогда рассказывай…

И Кудрет обстоятельно, не торопясь, как и подобало при его солидности, рассказал все по порядку. Как его арестовали и отправили сюда, как в тот самый день у него скончалась мать, а теперь вот жена затеяла бракоразводный процесс. Не сегодня-завтра состоится суд.

Женщина с трудом скрывала свою радость по поводу кончины «бедной мамочки, сущего ангела». Ведь самая лучшая свекровь хуже напасти!

— Выражаю тебе свое соболезнование, дорогой.

Дорогой? От этого слова у него сладко заныло сердце.

— Благодарю!

— А почему жена хочет с тобой разводиться?

Он горько улыбнулся:

— Ее, видишь ли, позорит мой арест.

— Скажите на милость!

— Вот именно. Если бы не смерть матери…

— То?

— Понавешал бы я на себя бубенчики и пустился в пляс…

— Тебя это радует?

— Разумеется!

— Почему?

— Да потому, что я никогда ее не любил.

— Зачем же ты на ней женился?

— Из уважения к матери.

«Хорошо, что она умерла», — подумала женщина, а вслух сказала: