Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

У «ревизора» едва не навернулись слезы на глаза, когда он вспомнил, как много лет назад служил писарем в уездном загсе. Должность, конечно, не ахти какая, но «челобитцы» предпочитали обращаться не к начальнику, человеку маленькому и невзрачному, а к Кудрету, или, как его величали крестьяне, Кудрет-бегу, которому благоговейно излагали все свои горести и частенько приглашали в самый лучший ресторан, чтобы там не спеша посоветоваться по какому-нибудь пустяковому делу. Его, Кудрета Янардага, популярности способствовала не только представительная внешность, во многом ему помогал Идрис, мастер писать прошения, тот самый Идрис, который сейчас зарабатывал себе на пропитание компоновкой двух дрянных стамбульских листков: «Голос кустарей и лавочников» и «Вестник рабочих», а некогда зарабатывал деньги составлением прошений в провинциальном городке, где им обоим жилось легко и беспечно. От этих воспоминаний взволнованно забилось сердце.

А может, в телеграмме матери добавить: «Никому ни слова. Приезжай с Идрисом»?

В самом деле, почему бы не вызвать их обоих? Маменька, конечно, уже не первой молодости, но бодрится. Кое-что у нее осталось, немного у друзей займет — и хватит на дорогу. Тогда они с Идрисом заживут, как в золотые времена в том городке… Эх, покурить бы!

Идрис опять займется составлением прошений, а сам он поступит на службу в загс либо в контору по регистрации купчих крепостей и кадастров. Просители, разумеется, будут обращаться к нему, а не к начальнику и будут приглашать его в рестораны. Созерцая висевшую на стене вешалку, «ревизор» упивался сладкими мечтами. Его «я» словно распалось на две половины, которые беседовали между собой:

— Ах, что за жизнь была!

— Лучшего и желать не надо…

— Все делишки обделывал Идрис, не так ли?

— Что за вопрос? Вспомни, какое ароматное масло приносили просители, а мед какой…

— А яйца, а сметану?..

— А как денежки совали в руку под столом?

— И ведь Идрис всегда был честным.

— Твою долю приносил сполна.

— Зато ты отдавал ему большую часть масла, мед…

— Не мог же ты отдать ему меньшую часть!

— Еще бы! Ну, иногда отдавал ровно половину… А как радовалась тогда жизни моя маменька!

В те времена слава Кудрета гремела на всю касабу [11] Касаба — провинциальный городок. . Это, конечно, не нравилось его невзрачному начальнику. Начальник злился, однако старался не подавать вида. А что ему оставалось делать? Не мог же он признаться: «Моего писаря уважают больше, чем меня…»

— Стоит ему написать прошение, — говорили о Кудрет-беге, — и считай, что человек спасен от виселицы!

— Это верно! Искры сыплются из-под его пера. Ну, прямо цены ему нет!

— А про Идриса что скажешь?

— Про этого ходатая?

— Да, про него. Он вроде бы ни в чем не уступает Кудрет-бегу?

— Идрис? В подметки Кудрет-бегу не годится!

Но как ни превозносили Кудрета обыватели касабы и всего ильче [12] Ильче — административно-территориальная единица, часть вилайета, уезд. с его многочисленными деревнями, как ни хвалили его местные грамотеи, те, что посильнее Идриса и даже каймакама [13] Каймакам — начальник уезда. , Кудрет отлично знал, чего он стоит, знал, что без Идриса толком не составит и немудреного прошения.

Нет, он не был склонен приписывать себе чужие заслуги, и если предавался воспоминаниям о жизни в касабе, то только потому, что там его любили и уважали. Не было дня, чтобы он не вышел в город распить бутылочку. И куда бы он ни заглянул, в шашлычную или в ресторан, везде его встречали низкими поклонами, усаживали на почетное место.

— Зайду, бывало, в ресторан, — продолжало его первое «я», — все как по команде вскакивают со своих мест — слышен только грохот отодвигаемых стульев. Не было случая, чтобы я сам расплатился по счету…

— Но ты не оценил этого, — упрекало второе «я», — переметнулся в Стамбул!

— Верно, переметнулся. Но ведь и в Стамбуле жилось неплохо. Со мной были мой верный Идрис и Длинный и все остальные. А сколько мы провернули «ревизий», сколько собрали «налогов» и «штрафов»?

— Так-то оно так. Однако в Стамбуле тебя не покидало чувство тревоги и страха: влип или не влип?

Да, за все эти долгие, как ему казалось, годы его «профессия» стала причиной постоянного разъедавшего душу страха, страха перед наручниками, боязни влипнуть. С особой силой этот животный страх терзал его при «ревизии» отеля на Босфоре, страх и предчувствие беды. Предчувствие не обмануло Кудрета: его схватили и доставили в участок.