— Поверишь ли, — сказал он, — я долго плакал по Маргарите и не мог заснуть до утра… Господи, какое волшебство, какая сила в этих буковках!
Он попросил у меня еще какую-нибудь книгу. Я протянул ему первую попавшуюся из тех, что были со мной. Кажется, «Мои университеты».
— Эта меня не захватила, — сказал он, возвращая книгу.
Я спросил почему.
— Может, она тоже интересна, но… не знаю — похожа на жизнь любого человека, как ты, как я!
Я попытался объяснить ему.
— Да, — сказал он, — ты прав, конечно. Но я хочу находить в каждой книге новую Маргариту… А Арман Дюваль?!.. Ты знаешь, я хотел бы быть таким, как он.
Но какую бы книгу ни брал Галип, он старался не испачкать ее, не порвать.
Однажды, когда я лежал в лазарете, Галип пришел ко мне с черновиком письма. Он был взволнован. Подошел к кровати, протянул письмо:
— Что это?
— Читай, увидишь!
Это было любовное письмо, полное банальных слов. В нем долго и утомительно говорилось о таинстве смерти, о счастье, о вечной любви, о феях любви с ажурными крыльями, о том, что господь бог создал женщину неуловимой, как мираж.
Я спросил, кому он пишет. Галип опустил глаза и покраснел до ушей. Я повторил вопрос.
— После узнаешь, — ответил он. И спросил с тревогой в голосе: — Ну как? Чувствительно?
Его взгляд настойчиво требовал одобрения, и я, по правде сказать, не хотел его разочаровывать. Не то он мог бы попросить меня написать чувствительное письмо, а это было выше моих сил. Я сказал, что письмо неплохое. Сначала он подумал, что я шучу, потом поверил и, охваченный радостью, ушел.
Текли дни. Когда я, выписавшись из лазарета, вернулся в камеру, он подошел ко мне, взял под руку и отвел в укромный уголок. Темно-зеленые глаза его были полны печали. Он вынул из кармана и протянул мне сложенное вчетверо письмо.
В письме было много орфографических ошибок. Оно врезалось мне в память навсегда. Письмо начиналось так:
«Мой милый!
Я получила Ваше любовное письмо в один из этих приятных весенних дней и очень обрадовалась. Но ты пишешь, как в книгах. Я таких слов не понимаю. Сердце сердцу весть подает. Если ты меня любишь, значит, и я тебя люблю. Если я тебе желанна, то и ты мне тоже…»
А кончалось письмо так:
«На воле у меня никого нет. Между нами говоря, белье у меня завшивело. Поэтому ко мне никто не подходит, гнушаются. Да к тому же я всегда голодна. Пайку съедаю в один присест. Мне осталось отбыть здесь еще сорок дней. Если ты меня любишь всерьез, пришли кусок мыла и две буханки хлеба, на воле рассчитаемся».
По углам письма сигаретой были выжжены четыре дырки.
— Каково? — спросил Галип. — Как тебе нравится? Я ей о неземной любви, а она мне о мыле да хлебе…
Он взял у меня письмо и, разорвав на клочки, бросил на пол.
— Разве это женщины? Коровы!
Я долго пытался объяснить ему, что он несправедлив. Уставившись в стену и изредка вздыхая, он внимал моим словам о важной роли мыла и хлеба в нашей арестантской жизни.
Потом ушел.
На следующее утро пришел снова. Зеленые глаза его светились радостью.
— Я послал ей кусок мыла и две буханки хлеба, — сказал он тихо.
Коридорные из арестантов, которые бывали в женском отделении, рассказывали, что с того дня он помогал ей мылом, хлебом и немного деньгами.
Вскоре ее освободили. Это была здоровая молодая женщина; в четырнадцать лет ее насильно отдали замуж, а в пятнадцать муж выгнал ее из дому за то, что она ему изменила. Она оказалась на улице, пошла по рукам, потом была осуждена на три месяца.
Через некоторое время мы узнали, что надзиратель Галип женился на ней.
Он решил продать книги. На сердце лег камень. Всю ночь не сомкнул глаз.
«Продать книги!..»
Забыться удалось перед рассветом. Наутро встал с болью в висках. Пошел умылся…
«Подумать только, продать книги!»
Боль в висках не утихает. Оделся. Поглядел в зеркало — не увидел себя.
«Ах, продать книги!..»
Начал причесываться, гребешок оцарапал кожу на лбу. Снова боль.
«Да, но книги, книги… Продать книги!»
Жена спросила:
— Что с тобой, милый? Смотри, пролил воду…
— Пролил воду? Извини!
Открыл сундук с книгами. Как они близки ему… В каждой частичка его самого, его мыслей. На полях замечания, пометки, сделанные его рукой. Места, которые показались ему особенно интересными, подчеркнуты.
Маленькая девочка робко спросила у матери:
— Сегодня он уже продаст их? Да?
Читать дальше