Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Рыба! — кричит Алтан. — Отец нам купит рыбу сегодня!

— О-о! — говорит старуха. — Сколько мы ее перепробовали! Дед твой покойный, спаси его аллах, чего только не покупал.

— Отец покупает рыбу, потому что я ее очень люблю.

— Конечно, сынок, ведь он тебе отец. Ясное дело, купит.

— Ясное дело, ясное дело! Почем ты знаешь, купит или нет?

— Снова начал? Грубиян!

— Сама грубиянка! Не дам тебе рыбы, и все!

Старуха затряслась от гнева:

— Кто у тебя просит рыбу, сопляк? За свою жизнь я столько рыбы съела!

— Съела, съела… А у тебя есть отец, который покупает тебе рыбу?

— Не из земли ведь родилась! Дед у меня большим человеком был в свое время. Особняк наш как улей гудел. Орехи, фисташки, миндаль… Чего только душа пожелает. Так-то, сынок!

— Я тебе не сынок, у меня отец есть. Отец купит мне рыбу. Мать говорит: эта гадкая старуха так меня всегда злит! Какое тебе дело, что мать моя красит губы?

— Кто? Твоя мать? Это она меня гадкой называет?

— Конечно, тебя… А отец говорит: надоело мне платить этой старухе каждый месяц двадцать лир!

— Ах, так, значит, твой отец говорит!..

Шамкая ртом, Алтан передразнивает старуху:

— Ах, так, значит, твой отец говорит!..

— Если у тебя рот погнулся, отнеси кузнецу, исправит, — бормочет старуха.

Но разве Алтана остановишь!

— Это твой рот погнулся, ты и отнеси его кузнецу, пусть исправит!

Старушка наклонилась за камнем. Алтан отбежал подальше и крикнул:

— Ох, ох! Не дадим тебе рыбы, не дадим, не дадим!

Старушка со слезами на глазах пожаловалась матери Алтана:

— Что ты, дочка, совсем сына не воспитываешь?

Женщина чистила рыбу, которую только что принес муж.

— А что случилось? — спросила она, не глядя на старуху.

— Не дадим тебе рыбы, говорит… Будто кто у него просит. — Не отрывая глаз от рыбы, старуха продолжает: — Ну и времена настали! Столько разговоров из-за какой-то рыбы… Эх, то ли дело, когда жив был еще покойник, спаси его аллах… Так не чистят, дочка. Против чешуи надо, против чешуи!

Она присела на корточки и взяла у матери Алтана нож.

Служил в нашей тюрьме надзиратель по имени Галип. Целыми днями он гляделся в зеркальце и причесывал блестящие от бриллиантина волнистые каштановые волосы. Вид у него был томный, как у студента консерватории.

Неизменный синий плащ, который достался ему по дешевке от какого-то летчика-сержанта, перелицованный и старомодный, делал его тем не менее еще больше похожим на красивого студента-музыканта.

Дружить он стал со мной потому, что я запросто, по-приятельски встретил его, когда он впервые вошел в камеру. Но больше всего привлекали его внимание книги. Однажды он спросил меня, почему я, простой человек, с таким упорством продолжаю читать книги, хотя выброшен на «задворки» жизни. Какой от этого прок? Мне еще сидеть долгие годы. Если даже в один прекрасный день я выйду на волю, то ведь тяжкое клеймо останется…

Когда я в свою очередь спросил его, лучше ли вместо чтения книг курить опиум, играть в кости или участвовать в поножовщине, он задумался.

Вскоре мы стали друзьями.

Обычно, сменившись с поста, он приходил в камеру, садился рядом со мной и долго молчал, уставившись в одну точку. Затем начинал расспрашивать меня о боге, о любви и счастье, о жизни и смерти, о рае и аде. Голова у него работала неплохо.

— Разве мы люди? — сказал он однажды. — За каких-нибудь тридцать пять лир жалованья целый месяц не выходим из тюрьмы. Чем мы отличаемся от вас? Только тем, что находимся здесь добровольно.

У него не было никого: мать умерла десять лет назад от чахотки, отца он не помнил.

— Любовь… — часто говорил он. — Неземная любовь, какую показывают в кино… Я хочу, чтобы у меня была возлюбленная, которая читала бы мои мысли по глазам. Мы объяснялись бы не словами, а взглядами. И был бы у нас домик: две-три комнаты, больше не надо… Но не в шумном городе, а на берегу моря, в лесу, вдали от рева машин и радио. Зимними ночами, когда на берег с яростью обрушиваются волны и буря с треском вырывает деревья, а из леса доносится завыванье волков, возлюбленная, прижавшись ко мне, говорила бы: «Галип, мне страшно…» Потом у нас родился бы сын, светловолосый, курчавый карапуз с голубыми глазами. Совсем как в кино…

А потом?

— Потом… Она умерла бы… Я своими руками вырыл бы могилу, своими руками похоронил ее и, обняв могилу, умер бы сам!

Однажды Галип попросил у меня книгу. Такую, сказал он, в которой были бы описания неземной любви и мудрые мысли о ней. Таких книг у меня не было. Я взял у одного из своих товарищей «Даму с камелиями» и дал ему. На следующий день Галип пришел с красными глазами. Он, оказывается, не спал всю ночь.