Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

Боби деликатно взял две десятки.

— Одна — мне, другая — Фатьме!

Услышав имя Фатьмы, Капитан вскинулся:

— Ни в жизнь! Ей — пятьдесят! На, передай!

— Молодец! Сразу видно, человек ты обходительный.

Боби сунул деньги в карман. Выпил чай и был таков.

Ночью, когда тюрьма погрузилась в сон, Боби взялся за перо.

«Возлюбленный мой падишах!

Ночью ты — в моих снах, днем — в моих мечтах. Я тебя так люблю! Прослышав о твоей славе, изнемогаю от страсти. Душу свою готова отдать за такого джигита. Если ты меня любишь, то не оставишь без милости своей. Прикладываю к глазам и целую твою рубашку. Да соединит нас однажды аллах! Аминь».

Он сложил записку. Вместо печати с четырех сторон прожег сигаретой четыре дырки и сунул в карман. Завтра надушит и вместе с чистым, выстиранным бельем передаст Капитану.

Он лег. Во сне ему привиделся публичный дом. Каждую субботу под предлогом посещения больницы он получал у начальника пропуск и отправлялся в город, в публичный дом, где проводил время с Неджлой. Она была его землячкой, из Мустафа-паши. Он познакомился с ней в публичном доме.

Утром, проснувшись, Боби сладко потянулся:

— Ох!

— Тпру! — рявкнул на него заядлый курильщик опиума Коротышка Али. Боби расплылся в улыбке:

— Во сне с бабой спать еще приятней…

— Ах, вот оно что!

Бывший староста Рамазан схватил чайник:

— Вставай, парень! Марш в баню!

Боби выскочил из постели, натянул штаны.

— Сейчас иду…

Совершать омовение было не в его обычаях. Он, как правило, ждал месяц, а то и два, чтоб разом смыть все грехи вместе с грязью.

В дальней камере кто-то низким голосом затянул песню «Тюремный источник».

В семьдесят второй камере раздавался храп. Бог знает какие сны снились детям папаши Адама.

Капитан, как обычно в это время, припал к окну, обхватив руками решетку. Он думал о Фатьме. Значит, она расспрашивала Боби о нем и теперь знает, что он был капитаном, и не на какой-нибудь галоше, что перевозит пассажиров через Босфор, а на большом корабле, ходил в Пирей, в Неаполь, в Марсель, в Гамбург, в Россию.

Теперь она знает, что он за человек! Знает, что в тюрьму он попал, отомстив за кровь отца, убитого, когда он сам еще был грудным младенцем. Знает и, должно быть, говорит другим женщинам: «Мой милый — капитан! Да, капитан! И не на пароходике, что ходят через Босфор, а на большом корабле. До того как попасть в тюрьму, он объездил все порты мира. Бил бокалы и опрокидывал столы в портовых кабаках. Мой Капитан, кроме меня, никого не любил. А ведь ему стоило только захотеть, и его полюбила бы любая. Но он не хотел. Ждал меня. Аллах заронил ему в сердце любовь ко мне раньше, чем я родилась».

Он курил сигарету за сигаретой. То, о чем он мечтал годами, свершилось. И яркая луна в чистом апрельском небе, и крытое черепицей здание в глубине двора, и купы деревьев вдали, колыхавшиеся, как море под ветром, и рельсы железнодорожного полотна, поблескивавшие двумя серебряными нитями, и крыши, и стены домов — все заставляло радостно биться его сердце. Фатьма, Красотка Фатьма предпочла его всем этим толстосумам — Сёлезли, Сулейман-бею, Бошняку Али, Неджиб-аге и прочим. И правильно сделала: ведь никто из них не попал сюда за кровную месть! Одни сидели за кражу, другие — за убийство, третьи обагрили свои руки кровью в драке за землю, из-за женщин…

Сумел ли Боби ей все это растолковать? Если нет, то и Фатьма не сможет как надо рассказать обо всем товаркам, не сможет похвалиться перед ними своим возлюбленным.

Об этом он прежде всего и спросил Боби, когда тот на следующий день после обеда явился с чистым бельем в руках. Боби, однако, был не простак.

— И не стыдно тебе, Капитан?! Я ей рассказал про тебя лучше, чем ты сам. Потому и не утерпела. Если так, говорит, напишу ему письмо.

Капитан припал к его рукам:

— Написала?

Боби выдернул руки:

— Не торопись! Не блох ведь ловим?! Сначала вели подать чай, а уж потом…

— Чай? Все чаи мира! Эй, Скала! Завари чаю, неси сюда. Аллах велик и щедр, заваривай на всех!

Он потянул Боби к своей постели, усадил напротив себя. Бросил на одеяло пачку «Золотого Рога».

— Значит, так и сказала: напишу письмо?

Боби не торопился.

— Сначала позолоти ручку за добрую весть!

— За добрую весть? Вот, бери сколько хочешь!

Он швырнул на одеяло пачку денег.

— Дай своей рукой сколько не жалко, от души, — сказал Боби.

Капитан протянул ему две десятки.

— Мало, — сказал Боби.