Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Мизинца твоего он не стоит. На пятерых таких тебя не променяю, да буду я последним человеком, если вру!

— Премного благодарен вам, мой господин. Мне ль не знать…

Контролер Нух вышел из кабинета. Директор достал бумагу и принялся писать распоряжение в отдел кадров о назначении Муртазы на должность помощника по охране фабрики в ночное время с месячным окладом восемьдесят лир.

А Муртаза, покинув кабинет директора, продолжал маршировать строевым шагом, выпятив грудь, вытаращив глаза и глядя в одну точку прямо перед собой.

Дежуривший у фабричных ворот привратник Ферхад, выходец из Боснии, пораженный видом Муртазы, хотел окликнуть его и даже поднял руку, чтобы спросить, что с ним стряслось. Но Муртаза круто остановился и грозно прикрикнул:

— Ты мне эти штучки брось!

— Назначение получил? — спросил ошарашенный привратник.

— Получил! Еще чего надо?

— Поздравить хочу…

— А чего меня поздравлять? Это их надо поздравить — это им крупно повезло!.. — Муртаза заложил руки за спину. — Вот ты как думаешь, кто я? Думаешь, я как все? Знаешь, что мне технический директор сказал? Ни черта не знаешь, дундук. Директор так прямо и сказал: «Тебя я, дескать, беру на мою фабрику, чтоб ты на ней порядок навел, чтоб дисциплину подтянул. Ты, говорит, службу знаешь, недаром окончил курсы». Вот так-то! Кончил бы курсы, знал бы, что значит служба, не моргал бы глазами да не махал руками, когда начальство идет!

Привратник, так ничего и не поняв, опять полез с поздравлениями, но Муртаза зло обрезал:

— Да пошел ты!.. Байбак! — и выскочил за ворота.

Прямо напротив фабричных ворот находилась чайхана.

Раньше в этом помещении с бетонным полом располагался склад для хранения тюков с хлопком. Штукатуренные, небеленые стены были увешаны картинами. Одна изображала султанский флот среди черных бушующих волн: корабли развернулись в боевом порядке, чтобы устремиться на противника. Другая — атаку султанской кавалерии: лихие красавцы воины в чалмах, размахивая кривыми саблями, врезаются во вражеские ряды. Рядом с этими двумя висела еще картинка, на которой был нарисован тоскующий влюбленный. Затем шли изображения героев народных сказаний: Тахира и Зухры, Арзу и Камбер, Караджаоглана и Кара-Кыз и, наконец, Кёроглу и Айваза. Оба верхом на лошади, Кёроглу — с длинными густыми усами, рука его сжимает рукоять ятагана; Айваз — с нежным девичьим лицом, в руках у него сладкозвучный саз; поет соловей на кусте цветущих роз; в синем небе плывут белые, легкие, как пена, облака.

Когда Муртаза вошел в чайхану, там было полно народу. Люди толклись в клубах хлопковой пыли, сидели за столами группами, накинув на плечи пиджаки, говорили, смеялись, спорили, жаловались на ничтожную почасовую оплату, которой едва хватало, чтобы купить хлеба и провизии в фабричной лавке, где продавали на выданные в счет жалованья жетоны. Это были рабочие дневной смены, до которой оставалось еще полчаса.

Муртаза застыл в дверях. Он стоял, нахмурившись, уперев руки в бока, грозно взирая на людей, на беспорядок и грязь в чайхане. Его выводило из себя развязное поведение рабочих, которые, усевшись верхом на табуретках и лавках, орали, хохотали, не обращая ни на кого внимания.

«Бедняга ты, технический директор! — подумал Муртаза. — Видать, не зря взял меня на свою фабрику…»

Муртаза вошел в чайхану все с тем же грозным видом: руки в боки, брови нахмурены. Повел своим хищным, острым носом, огляделся в поисках свободного табурета. Но везде сидели люди, занятые своими разговорами и делами, не замечавшие его.

А ведь вошедший был не кем иным, как ночным надсмотрщиком, который окончил курсы и пользовался доверием самого технического директора фабрики!..

Муртаза хлопнул своими огромными ручищами и громко позвал:

— Хозяин! Эй, хозяин!

Гул человеческих голосов, напоминавший гудение пчелиного улья, стих. Головы людей повернулись к Муртазе.

— Тихо там! — гаркнул в ответ чайханщик. — Что случилось?

— Что случилось, что случилось! — крикнул Муртаза. — Час стоит человек, ищет табурет, а никто и ухом не поведет.

Каждый день в чайхане столько разного народу перебывает, и квартальных, и полицейских, и штатских, разве за всеми уследишь?

— А-а! — понимающе кивнул чайханщик. — Вот оно в чем дело… Гарсон, сынок…

После небольшой суеты гарсон принес табурет, выслушал Муртазу и с недоуменным видом подошел к стойке.

— Уста, этот квартальный просит чаю, только сказал, чтоб стакан для него мылом помыли…