Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

Кудрет был сражен. «Дернул же меня черт связаться с этим писаришкой. Теперь надо добиться снисхождения — любой ценой, даже если придется униженно просить».

Расплываясь в кривой улыбке, что было так несвойственно ему, Кудрет неуверенно сказал:

— Вы этого не сделаете, не поставите под угрозу мою политическую карьеру накануне выборов. Потому что…

— Потому что, как вы, видно, полагаете, мне помешает это сделать мое знатное происхождение? Но я, Кудрет-бей, не знатного происхождения. Мой отец брался за любую работу, лишь бы дать мне образование. Может, вы сами из знатных, об этом я ничего не знаю. Мне известно одно: вы выставили свою кандидатуру в меджлис, чтобы вершить судьбу народа, нашего несчастного народа. А кто на это решился, должен прежде всего любить народ, испытывать к нему уважение. Я сожалею, очень сожалею…

Заявление прокурора ошеломило Кудрета. Но ему казалось, что он не осуществит свою угрозу, не станет позорить его, Кудрета, в глазах избирателей.

— Простите меня! Прошу вас! — взмолился Кудрет.

Желая увидеть, как низко может пасть этот человек, прокурор заявил:

— Простить вас не могу. Ибо закон…

Кудрет припал к его рукам:

— Умоляю! Ну что вам стоит?

— Ибо закон запрещает мне прощать виновных!

— Ноги ваши стану целовать!

— До какой же степени падения вы можете дойти?

— Я в ваших руках! Не позорьте меня перед избирателями!

— Вы во что бы то ни стало хотите стать депутатом меджлиса? Так я вас понял?

— Умоляю…

— Если когда-нибудь вас выберут — чего только на свете не бывает! — и мы встретимся…

— Непременно встретимся, бей-эфенди, можете не сомневаться!

— Что вы мне обещаете?

В глазах Кудрета блеснул огонек надежды:

— Все, что вы пожелаете, только прикажите!

Прокурор в изнеможении опустился в кресло. Гнев его сменился глубокой горечью. «Неужели этот человек и ему подобные, — с ужасом подумал прокурор, — будут распоряжаться судьбой народа?»

— Лично для себя, Кудрет-бей, я ничего просить не стану. Молю об одном: если вы станете депутатом меджлиса, позаботьтесь о народе, о нашем бедном, нищем народе. — И, помолчав, он тихо добавил: — А теперь можете идти.

Шли выборы. Большинство избирателей голосовало за Новую партию. Такого подъема не помнили со времен окончания национально-освободительной войны, когда после одержанной победы встречали Мустафу Кемаль-пашу. Никто этого не ожидал, даже сами оппозиционеры. Было это осуждением власти одной партии с единым и неизменным шефом?

Да, народ восстал единодушно.

Но ему, видимо, не хватало сознательности, так как он связывал свои надежды лишь с переменой власти. Все были уверены, что новая власть даст каждому долгожданную работу, ну и, конечно, заработок, от которого зависят все блага жизни. Людям осточертело смотреть на роскошь богачей. И они решили, что для облегчения собственной жизни у них есть только один выход — отдать свои голоса сулившей золотые горы Новой партии.

А Новая партия обещала снизить цены на мясо, хлеб, соль, сахар, ситец, сигареты, масло, мед, жилье — словом, решительно на все, а также добиться изобилия, существовавшего в каких-то давно минувших временах, даже если для достижения этого придется взять на вооружение религию. Руководство партии делало вид, будто строго придерживается принципа не прибегать к религии как орудию политики, а на деле вело широкую устную контрпропаганду, привлекая на свою сторону духовенство.

Приказ об освобождении Кудрета Янардага из тюрьмы был получен по телеграфу.

За своим мужем Нефисе приехала с целой свитой. У ворот тюрьмы выстроилась вереница машин с единомышленниками и друзьями Кудрета. Плешивый Мыстык, Идрис и Длинный на радостях напились до умопомрачения и с нетерпением ждали своего кумира.

Начальником тюрьмы уже был новый человек, и Нефисе не удалось осуществить свою мечту: хорошенько отделать прокурора за его бестактность и грубость. Ничего, только бы «его превосходительство паша» [70] Имеется в виду Исмет-паша (Исмет Иненю). передал власть Новой партии… Но тут как раз и начинались все опасения и тревоги.

А что, если правительство под каким-нибудь предлогом объявит выборы недействительными и откажется передать власть? Эта мысль омрачила радость победы, лучезарной, как солнце, сдерживала ликование.

— Бей-эфенди, не забывай нас!

— Добейся всеобщей амнистии!

— Мы все как один отдали тебе наши голоса!