Дельфина де Виган - Дельфина де Виган «Отрицание ночи»

В январское утро Лизбет позвонила Люсиль, и ей показалось, что сестра не в себе. Лизбет стало страшно за Манон, она позвонила Виолетте, которая жила поблизости, и попросила сходить проверить, все ли в порядке.

Во время приступа безумия Люсиль, обнаженная и белая, выставляла свое тело в окне – напоказ – и требовала, чтобы Манон описывала ей реакцию прохожих. Постепенно на улице столпился народ, кто-то звал на помощь, кто-то кричал, кто-то свистел, и наконец кто-то вызвал полицию.

Я бы хотела знать, что случилось с Люсиль, что она чувствовала – буквально по минутам. Я бы хотела выхватить из общей картины тот момент, когда мир рухнул для моей матери, я бы хотела рассмотреть все под микроскопом, объять необъятное, постичь тайну, постичь молекулярное строение маминого организма.

Прежде чем я начала эту книгу, в тот загадочный период времени, когда текст сочиняется в голове, обдумывается, пишется, стирается и вновь возникает, когда пальцы еще не дотронулись до клавиатуры – я хотела написать от третьего лица, но так, словно чувствует и диктует сама Люсиль. Фрагменты из детства Люсиль удались мне именно благодаря этому приему. Глазами Люсиль я стремилась увидеть и вновь открыть ее прошлое. Мне бы так хотелось рассказать о мамином визите к Жаку Лакану! Она врывается в кабинет, несмотря на запреты секретарши, и просит позволения присесть… Но я не знаю, как это было. Я не знаю, как мама бродила по городу в одиночестве, не знаю, чего ей не хватало, не знаю, чего она сама не знала, и что привело ее к безумию – первая станция, к суициду – вторая станция.

Я не сумела осуществить свой замысел.

Мама много писала. В частности, она описала свой первый приступ безумия и чувство опустошения, за ним последовавшее. Мы нашли эти записи в квартире Люсиль после ее смерти, и они мне не слишком помогли «поставить диагноз». Все, что я прочла – стихи в прозе, отрывки из песен, признания в любви, клятвы, ругательства и проклятия, скачущие неясные мысли, какие-то важные, наверное, даты, – все накарябано карандашом на клочках бумаги или в блокнотах, но все сложено в большую белую папку, которую я подарила маме давным-давно.

Среди обрывочных записей есть и связный текст, напечатанный, а не рукописный. Я решила полностью переписать его и включить в свой роман. Думаю, ничто лучше не передаст то чувство вины и муки, с которым Люсиль жила, сколько я ее помню. Увы, вставив мамин текст в роман единым блоком, целиком, я поняла, что в моем повествовании он выглядит чужеродно, неорганично и странно. Тогда я решила разбить его на фрагменты, сделать, так сказать, подборку, достойную «Ридерс дайджест», которая отразит спонтанность мысли, терпкость словаря и главное – непостоянство маминого осознания реальности.

Позже я поняла, что обязана использовать все свои силы, свои лучшие слова, свое молчание, сомнение, дыхание, свою дрожь, свой язык, дабы помочь буковкам и строчкам Люсиль окрепнуть и, наконец, прозвучать.

Текст начинается так:

В этом году в ноябре мне тридцать три года. Испытательный возраст, я думаю, хоть я и не суеверна. Я красивая женщина, только зубы гнилые. Мои гнилые зубы мне нравятся – они заставляют меня хохотать. Я хочу, чтобы скрытая смерть стала явной.

Люсиль рассказывает о днях, предшествующих кризису бытия. Она плачет на бульваре, в китайской лавке, в Галерее Лафайет, покупает пианино на улице Вивьен, одежду и разные ненужные предметы. Затем она оказывается у Лакана, которому несколькими днями ранее отправила письмо, попросив о встрече. Когда секретарша объявляет, что Лакан не примет Люсиль, мама присаживается – якобы отдохнуть – в приемной. Вскоре психиатр выходит из кабинета, удивленно смотрит на маму, и та, бросившись на него, срывает с него очки. Кричит: «Я его сделала! Я его сделала!» Лакан бьет маму в лицо, секретарша толкает Люсиль, мама падает на пол, затем ее весьма неприветливо выпроваживают из здания. Эта сцена, по крайней мере так, как ее описывает Люсиль, объясняет подбитый глаз, с которым мама вернулась домой накануне своего припадка. Спустя несколько лет, в эпоху, когда я интересовалась семинарами Лакана, я спросила у мамы, правдива ли ее история. Так ли все происходило, как она написала? Люсиль заверила меня, что да. В последние годы своей жизни Лакан принимал пациентов каждые десять минут и получал за это астрономические суммы денег. Он болел раком, отказывался от лечения и вскоре сошел с пьедестала. Очередная женщина с приступом безумия его не интересовала. Вот, что рассказала мне Люсиль. Я не пыталась проверять ее на детекторе лжи. Я ей поверила.