Дельфина де Виган - Дельфина де Виган «Отрицание ночи»

И Люсиль, и Жорж мертвы, так что докапываться до правды уже поздно. Люсиль страдала биполярным расстройством. Кажется, по мнению психологов, инцест способствует возникновению и развитию биполярного расстройства. Статистика мне неизвестна.

Дома у Люсиль я нашла школьную тетрадь и карандашный черновик злосчастного текста об изнасиловании. По какой-то причине мама его не выбросила, а оставила, чтобы мы на него наткнулись: Последняя картина – мы уезжаем в загородный дом. Я со своим возлюбленным. Мой отец тоже с нами. Я люблю своего друга, но я с ним не нежна. Я боюсь, что отец заметит мою нежность к Форесту. Мой друг Форест спит наверху. Я иду пописать, папа меня подкарауливает, дает мне снотворное и увлекает в свою постель, чтобы я расслабилась, я слишком напряжена. Я не знаю, изнасиловал ли он меня. Пока я спала, он меня изнасиловал. Мне было шестнадцать лет.

Когда Манон подняла эту тему спустя несколько лет после прочтения текста, Люсиль рассказала ей, что Жорж заставил ее сесть на кровать и приласкал отнюдь не по-отечески. От ужаса она потеряла сознание. О снотворном она не упомянула. Примерно эту версию я обнаружила в дневнике Люсиль от 1984 года. Тогда она посещала психиатра. Сеансы, впрочем, не особенно помогли, после нескольких месяцев доктор уперся лбом в стену молчания. Итак, наиболее правдоподобная версия:

Суббота 29.12.1984. Сегодня папа подарил мне часы, чтобы спрятать татуировку на запястье, которая ему не нравится. А мне моя татуировка нравится, она – часть меня самой. Отец не знает, что я сделала татуировку из-за него. Десять часов десять минут – момент, когда я проснулась в постели с отцом, проведя с ним ночь. Может быть, он меня изнасиловал. Не знаю. Знаю только, что очень испугалась и потеряла сознание. Я никогда в жизни не испытывала такого страха.

Люсиль до конца жизни сохранила на запястье татуировку в виде кругленьких часиков. Время пробуждения, время, когда часы остановились – 10.10.

А если той ночью ничего не было?

Если был только страх, огромный необъятный страх и потеря сознания?

Иногда меня преследует другая мысль.

А вдруг Люсиль не смогла написать правду? Вдруг она столкнулась с еще большей бездной и упала в нее? Вдруг она была в сознании? Вдруг страх сковал ее, сломил ее волю, и она не смогла противостоять, не смогла перечить отцу, а он бессовестно воспользовался ею? Вдруг Люсиль, подобно Камилле, не смогла сказать Жоржу «нет»?

Мало-помалу стыд заставил Люсиль вытеснить воспоминание на периферию сознания. Но отчаяние и отвращение остались.Я перечитываю «Инцест» Кристины Анго, где она рассказывает о том, как отец взял над ней верх и изнасиловал: «Мне жаль, что вам приходится это читать, мне бы хотелось рассказать о другом. Но именно из-за этого я обезумела. Я уверена, что потеряла разум именно из-за этого».

Мы никогда не узнаем. У нас есть своя точка зрения или нет ее, но точно мы не знаем.

Ужас заключается в том, что мы не имеем права ни ненавидеть Жоржа, ни признать его невиновным. Люсиль оставила нам в наследство сомнение. И это сомнение для нас – яд.

Спустя несколько месяцев после того как Люсиль написала свой страшный текст, а родные откликнулись молчанием, маму впервые поместили в лечебницу.Для книги разные точки зрения то же, что для фильма – ракурсы. Я рассказываю свою правду, но эта правда принадлежит только мне.

Люсиль больше не хотела жить в Банье. Ее раздражал старый дом, грязный ковер, окна с трещинами и общественный транспорт, на котором до Парижа слишком долго добираться. В конце июля во второй половине дня Люсиль осмотрела квартиру в девятом округе, в двух шагах от квартала своего детства. Цена более низкая, чем за другие квартиры такого же размера, светлые комнаты, чистый пол, просторные обустроенные ванная и кухня – понравились Люсиль. Риелтор немного надавил, и Люсиль тут же подписала бумаги. Начался переезд. Люсиль сама покрасила стены в наших комнатах, перевезла кое-какие вещи и вскоре отправилась на юг, где мы уже отдыхали вместе с Лианой и Жоржем. Все происходило так, будто злосчастный текст вообще не существовал. Ни разборок, ни оскорблений, ни черной тоски. В город мы втроем вернулись в конце августа, и Люсиль тут же поняла, что с квартирой сильно промахнулась.

Наша квартира на улице Фобур-Монмартр находилась прямо напротив ночного клуба «Ле Палас» и редакции спортивной газеты «Экип». А между нашими домами ездили туда-обратно бесчисленные автобусы, двухэтажные туристические и обычные. Все, кто хотел днем или ночью попасть на площадь Пигаль или в кабаре «Фоли-Бержер», с грохотом проносились у нас под окнами. Улица оказалась одной из самых шумных в Париже, толпы людей постоянно тут шастали по своим делам. В холле нашего дома, чтобы попасть на лестницу, мы были вынуждены обходить очередь в кинотеатр «Studio 43», чья загадочная программа (фильмы серии B, Z или X, два по цене одного) для меня до сих пор покрыта мраком. Из кухонного окна мы наблюдали за огромными крысами, которые выискивали, чем бы полакомиться в мусорном баке соседней забегаловки. Вывески баров и клубов всю ночь мигали тысячью огней, и нередко в час, когда «Ле Палас», наконец, закрывался, нас будили крики и вой сирен. Спрятавшись за занавеской, я не раз видела пьяные разборки, усмирение бунтарей полицейскими и драки.