Жиль Мартен-Шоффье - Милый друг Ариэль

Единственным отсутствующим был Гарри. Как это получилось, никто не знал, — тайна, покрытая мраком. Когда Франции понадобилось экстрадировать из Уругвая Жака Медсена [121] Медсен Жак — мэр Ниццы. В 1990 г. в связи с финансовыми злоупотреблениями подал в отставку и скрылся в Уругвае, откуда был экстрадирован во Францию, приговорен к двум годам тюрьмы, но через год, после подачи апелляции, освобожден. , она так не валандалась. В нашем же деле власти не проявляли никакого рвения. Никто не ведал, где скрывается мой старый друг. А главное, никто и не спешил его разыскивать. Его отсутствие устраивало всех, особенно Поля и Александра, но также и Мишеля Лекорра: появись Гарри, и ему пришлось бы начинать всю работу с нуля. А он этого отнюдь не жаждал. Вдобавок, появившийся Гарри тут же лишил бы судебных чиновников первых ролей. И это была бы катастрофа. Так что все прекрасно обошлись без него. Американские корреспонденты сделали вид, что возмущены таким разгильдяйством. Ну да ничего, у нас тут, слава богу, не Соединенные Штаты! Вот так-то. И тамошние журналисты тоже не больно-то шустры: сорок лет прошло со смерти Кеннеди, и до сих пор ни одна газета не обнаружила настоящих убийц. Да-с, господа, пресса вовсе не так хороша, как о ней думают!

Следовало ли мне явиться во Дворец правосудия одной или вместе с близкими? Мы долго обсуждали этот вопрос и в конечном счете решили пустить в ход все средства. Каждое утро я проходила перед камерами вместе с моей матерью, священником с острова Монахов (в сутане!), Фабрисом и нашей дочкой Жюстиной — к тому времени ей исполнилось три года. Ну и еще, конечно, с Беа. Выйдя из Флери, она пошла работать ко мне в агентство. Газета «Либерасьон» опубликовала рассказ о ее жизни, «Канал Плюс» взял у нее интервью. Она говорила обо мне как о святой. Это у многих вызвало смех, хотя и вполне доброжелательный. Ярлык комедиантки прилип ко мне так же прочно, как болячки к щекам больных герпесом, но, по крайней мере, все убедились, что у меня имеется прочный тыл в виде семейного клана. Чего нельзя было сказать о двух моих подельниках. Поль развелся с женой, Александр тоже, и никто не сопровождал их на заседания. Разумеется, им хотелось избежать сходства с мафиози, чьи жены, матери и сестры являются в зал суда в норковых манто, когда крестные отцы оказываются на скамье подсудимых. Но этим они доказали только одно — что мафия сильно изменилась. Одиночество усугубило их вину: даже близкие отринули эту парочку продажных богов, загремевших со своего Олимпа. Излишне уточнять, что их сторонились как зачумленных. На первом же заседании они было направились к моей матери, чтобы поздороваться; она повернулась к ним спиной. Если они думали, что она бросит спасательный круг тонущим бандитам, то сильно просчитались: для таких в ее сердце не было жалости. И, когда Александр смотрел в сторону моей матери, я знала, что его лицо обжигает исходящий от нее ледяной холод.

Суд продолжался семь дней. Поль оспаривал каждый пункт обвинения. Он был готов вывернуться наизнанку, лишь бы снять с себя ответственность за содеянное. Александр — тот даже рта не раскрыл. Устроившись в своем кресле, он с самого начала сидел с полузакрытыми глазами, точно зритель, дремлющий на фильме, который знает наизусть. Если ему не нравилась какая-нибудь реплика Поля или одно из моих свидетельств, он отметал их легким движением руки, высокомерным, неспешным, гибким и презрительным. При такой позиции ему трудно было блеснуть умом. А надменный вид коробил присутствующих и сильно вредил его защите. Адвокату Александра пришлось умолять его отвечать судьям. Его адвокат, как же! Вернее было бы сказать, один из его адвокатов. Их тут была целая команда — четверо. Плюс трое, защищавших Поля. И эта деталь тоже обернулась против них. Особенно когда эту компанию сравнивали с моим дорогим мэтром Кола, который сидел за своим столиком в единственном числе, улыбался, был лаконичен и блистал точностью и остроумием. Ибо, не будем лицемерить, все предатели именно таковы. Убедившись в безнадежном поражении Александра, он тут же перебежал в мой лагерь и предался мне телом и душой. Самым ценным его козырем было то, что он досконально знал стратегию Александра. И как бы случайно все время успевал перебегать дорожку его адвокатам. Все шло прекрасно. Публика глухо роптала всякий раз, как защитник Поля или Александра упоминал книгу «Милый друг Ариэль». Еще немного, и меня бы вынесли из зала на щите. К счастью для правосудия и для меня (по канонам парижской комедии я должна была играть роль жертвы), заместитель генерального прокурора Республики был начеку. Он подверг меня безжалостному, свирепому допросу: по его словам, я продавалась, я изолгалась, и он ни на йоту не верил в мою наивность. Это была настоящая пытка, правда, короткая и в какой-то мере даже успокаивающая: он ни разу не подверг сомнению мои довольно туманные разъяснения по поводу денег, исчезнувших со счета в Лугано. Поскольку даты банковских операций непреложно доказывали, что я не могла снимать эти суммы лично, прокурор сделал логический вывод, что они попали в другие карманы — скорее всего в карманы Гарри, как подсказали Поль и Александр. В любом случае этот пункт не очень интересовал прокуратуру. Я была для прокурора мелкой сошкой, а он готовился к охоте на более крупную дичь. Эта роль предназначалась обоим моим сообщникам.