Дидье Ковеларт - Принцип Полины

— Это очень важно — запахи, — сказала она через некоторое время без видимой связи.

Я молчал: пусть развивает тему. Уж лучше, в конце концов, витать в эмпиреях общих мест, чем вязнуть в неловких толкованиях того, что произошло между нами.

— Это так много говорит о человеке. «Ветивер» от Карвена — это броня, непроницаемый экран, создающий пустоту вокруг. А моя герань — это внутренний покой. Невозможный покой. Аромат несбыточной мечты.

— Как он называется?

— «Полина» от Copra. Мой дед был парфюмером в Грассе. Он создал его для меня, когда мне было восемь лет, формулу я храню до сих пор. Это он меня вырастил. Социальные службы забрали меня у матери, она кололась вусмерть, было непросто, я кочевала из одной приемной семьи в другую, никого не выносила. Дед добился опеки. Он подарил мне начало чудесной жизни, перечеркнув все остальное. Я встретила Максима, когда шла с его похорон.

Полина плавным движением вынула палочки из волос, и рассыпавшиеся пряди коснулись моего лица. Она продолжала шептать в темноте, уткнувшись подбородком в мое плечо.

— Он мыл машину президента Сонназа в Антибском порту, пока тот выступал на съезде партии «Объединение в защиту Республики». Я тогда себя не помнила. К тому же я была несовершеннолетняя — значит, снова приемные семьи. Он взял меня под крыло. Любовь с первого взгляда. Иначе и случиться не могло. У меня было полно любовников, я очень рано начала, но с ним это было еще лучше, чем любовь. Друг на всю жизнь… Дружба-страсть.

Она длинно вздохнула, придавив мои ребра.

— Сонназ нам помог, похлопотал в социальных службах. В нем есть и хорошее. Мой вирус информатики — это я от него подцепила. В девяносто первом у него был один из первых пауэрбуков во Франции. Но мне бы так хотелось, чтобы Максим вырвался из-под его влияния. Так хотелось сделать его взрослее, осторожнее… тогда он не сидел бы сейчас. Но я люблю его таким, какой он есть. Человека не изменишь, изменить можно только его запах. Со мной он перешел с «Eau Sauvage» на «Ветивер». От жажды жизни к лесному уединению.

— А от меня, до него, чем пахло?

Она приподнялась на локте:

— Неудачей. Прости за прямоту «Мон-Сен-Мишель амбре отантик» не дышит соблазном, эго, жизненным успехом. Только отрадой детства. Укрыться в его запахе, забраться на сеновал и уснуть.

Она снова легла на меня. Не знаю, от проницательности ли, от нежности в ее голосе, глаза мои увлажнились. Пожалеть себя я всегда любил, но ни одна женщина не заставляла меня плакать. Я спросил едва слышно:

— Я имею право в тебя влюбиться?

Ответ сорвался с ее губ, спонтанный, почти радостный:

— Да, конечно. Но только через Максима.

Когда он станет твоим персонажем, оживет под твоим пером, будет говорить, выражать чувства ко мне… Тут у тебя достаточно материала, так мне кажется. Достаточно, чтобы быть верным.

Я молчал, и тишина наполнила это слово смыслом. Все мое будущее, быть может, менялось сейчас, но я не видел дальше прикосновения ее кожи. Лежать бы всю жизнь на шаткой раскладушке, переплетясь навеки на шестидесяти сантиметрах в ширину…

Ее голос снова завибрировал мне в грудь:

— Вы будете переписываться — это неизбежно; говорить обо мне. Чего бы я хотела избежать, так это периферийного конфликта.

— Чего?

— Того, что бывает, когда один канал прямого доступа к памяти выделен двум или нескольким устройствам. Сбой.

Я воздержался от комментариев. Первое устройство отключилось само собой.

— Полина… как ты будешь жить дальше?

— Тим Бернерс-Ли, старожил Оксфорда, изобрел World Wide Web . Интернет-адреса с гиперссылками. Скоро каждый будет связан со всеми по всей планете из конца в конец. Настоящая паутина, которую надо научиться ткать, беречь, чинить… Это и есть моя жизнь. Паутина.

Я ответил на ее взгляд, не зная, что и думать. Она была то простой провинциалочкой двадцати лет от роду, продававшей духи в торговом центре, любившей зэка и использовавшей свои чары, чтобы поиграть на нервах заезжего писателя, то посвященной в недоступное моему пониманию, мутанткой без возраста, тайной составляющей того, что она одной из первых назвала паутиной , и я чувствовал себя букашкой, запутавшейся в нитях восхитительной паучихи. Букашкой, которую она переварит заживо, парализовав вызывающей эйфорию субстанцией, которую впрыснет ей, — попросту желудочными соками.

— Как ты думаешь, когда закончишь?

Я спросил, о чем это она.

— О книге про Максима.