Дидье Ковеларт - Принцип Полины

Они ушли спать. Я открыл Даниеля-Ропса, прочел три страницы и погасил лампу. Через десять секунд стало темно и по другую сторону книжной стены.

— Спокойной ночи, Куинси.

— Спокойной ночи, Полина.

Она сказала это очень громко, и я ответил в том же тоне. Следовало подчеркнуть географическую дистанцию между нами, отвести глаза мадам Вуазен, которая ни секунды не заблуждалась насчет того, что произойдет. Главное было соблюсти приличия, чтобы утром она могла правдоподобно разыграть неведение, сохранив таким образом лояльность Максиму.

Уличный фонарь над стоянкой слабо освещал секцию для юношества. Глаза мои постепенно привыкали к сумраку, а уши ловили малейший звук по ту сторону перегородки из «Encyclopaedia Universalis». Все, что я слышал, — легкий, мерный присвист, который вдруг прекратился. Очевидно, матрас сдулся, и Полина встала. Ее фигурка проскользнула между стопками книг, приблизилась ко мне. Она была голая.

Я хотел сесть, но она удержала меня, положив руки мне на плечи, и легла сверху. Раскладная кровать протестующе заскрипела всеми сочленениями. Я нежно обнял ее за талию, поцеловал груди, касавшиеся моего лица. Ее пальцы с лихорадочной точностью расстегивали пуговицы моей пижамы. Вдруг она увернулась от моих губ, отпрянула. Тихо прошептала:

— Нет, Куинси. Я не могу с ним так поступить. И с вами тоже.

Лично я не имел ничего против, но предпочел оставить свои доводы при себе. Она ушла. Я уже урезонивал себя, смирившись, готовый списать свое возбуждение в убытки. Но Полина вернулась с косметичкой в руке. Она зажгла надо мной лампу. Сощурившись, я не спеша рассматривал ее тело. Тонкость, округлости, мелкие несовершенства, делавшие более человечной ее глянцевую красоту. Она попросила меня закрыть глаза. Я сказал себе, что ей нужно смотреть на меня, чтобы не накладывался образ Максима, но не хочется видеть себя в глазах другого мужчины. Однако дело было не в этом. Я почувствовал влажное облачко.

— Можете открыть глаза.

Я осторожно поднял веки. В руке у нее был маленький спрей, который она достала из своей косметички. Она опрыскала меня геранью, чтобы нейтрализовать ветивер. Чтобы мы чувствовали только ее запах.

Вытянув руку, я достал из кармана один из презервативов, на которых даже не удосужился посмотреть срок годности. Спросил:

— Погасить свет?

— Как хочешь.

Я оставил лампу зажженной, и мы любили друг друга, как будто были одни в целом свете. Полина закрыла глаза и ласкала себя, используя меня скорее как… инструмент, как прибор, этакий вибратор во плоти, но пика наслаждения мы достигли одновременно, приглушив крик ладонями.

— Прости, — прошептала она, упав мне на грудь.

Я сказал «спасибо». Она ответила «не за что». И мы замолчали, сплетенные, неподвижные, переводя дыхание под гул электрических конвекторов.

— Я не занималась любовью уже год, с тех пор как он в тюрьме.

В ее тоне не было ни сожаления, ни оправдания — просто констатация. Я поддержал разговор в том же регистре, только прозвучал чуть более жалко:

— А у меня нет даже такой весомой причины. Мои эпизодические случки с Самирой, коллегой по работе, — она иногда помогала мне проверять на прочность ковровые покрытия, которые мы настилали, — вполне можно было обойти молчанием. Она держала меня за спарринг-партнера, чтобы не скучать между романами.

— Уже год, — повторила Полина безжизненным голосом.

— Это только предварительное заключение…

Я тоже почувствовал, как сильно это смягчающее обстоятельство отягощает будущее.

— Я не могу жить без него.

— Я понимаю.

Из деликатности я отодвинулся от нее. Тем же тоном она продолжала:

— Это я твержу себе уже целый год. Я прекрасно знаю, что это неправда. Но это доказательство любви. Смысл жизни. Мне так необходимо давать ему доказательства. Иначе он погибнет.

Я почувствовал ком в горле и с трудом спросил:

— Я тоже… тоже доказательство?

— Да. Он хотел, чтобы я взяла тебя в любовники, и я взяла. Потому и сказала «прости». И еще потому, что… это не с тобой я занималась любовью. И не с ним. Просто с собой. Ты сердишься?

— Конечно, нет…

Я не лукавил. Я впервые испытал чувство, будто отделяешься от своего тела, воспаряешь вместе с женщиной и сливаешься со всем, что есть доброго и прекрасного в этом мире. Безграничное счастье вместо неизбежного «ну и зачем это было?» после мимолетных интрижек, которые всего лишь помогали выносить затянувшееся воздержание. Я ощутил гармонию, непреходящее ликование и немедленное желание начать снова. Отсюда и некоторое послевкусие досады от осознания, что это чувство слияния было односторонним.