Бернар Клавель - Тот, кто хотел увидеть море

— Кто там? — спросила мать.

— Не пугайтесь, это мы, мадам Дюбуа.

Мать узнала Робена, за ним шла его жена с трехлетним сынишкой на руках.

— Он даже не проснулся.

— Бедный малыш.

Они пошли к щели.

— Не стоит лезть в щель, пока не услышим самолетов, только перепачкаемся, — сказал Робен.

Мать принесла садовые стулья.

— Сходи за скамейкой и шезлонгом, мы уложим ребенка, — сказала она Жюльену.

Жюльен принес и расставил шезлонг. Ночь была темная, но понемногу глаза привыкли к темноте. Пришли и другие соседи. Мадемуазель Марта тоже попросила разрешения воспользоваться щелью. Робен, как всегда, шутил. Женщины смеялись, но смех звучал нервно. Так они просидели больше часа. В конце концов анекдоты, которые рассказывали мужчины, рассмешили и мать.

Когда по окончании тревоги она вернулась в спальню, отец заворочался на кровати и сердито спросил:

— Чего вы там веселились? Не тревоги, а какие-то пикники. Только мне это не подходит. Я не намерен из-за вашей щели не спать всю ночь, вот возьму и засыплю. Не знаю, что делают эти люди, а что касается меня, так я днем работаю.

Мать молча улеглась. Но немного погодя вздохнула.

— Уж и посмеяться нельзя, кто знает, что с нами будет завтра?

Начиная со следующего дня беженцы и отступающие солдаты катились почти непрерывным потоком. Многие останавливались у фонтана в начале Школьной улицы, чтобы напиться и запастись водой. Отец с Жюльеном иногда ходили туда, расспрашивали. В саду у Дюбуа поспела клубника, мать набрала несколько корзинок и оделила ягодами людей с детьми. Соседи тоже приносили всякую еду, но прошло несколько дней, и беженцы привлекали уже гораздо меньше внимания. Еды не приносил больше никто.

— Надо и о себе подумать, — говорили люди. — Может наступить и наш черед.

Однако никто всерьез не думал, что немцы дойдут до Лона. Но вот десятого июня, в восемь вечера, когда Дюбуа еще сидели за столом, пришел Робен. Они слышали, как он быстро поднимается по лестнице. Его худое лицо раскраснелось, светлые волосы растрепались. Он запыхался.

— Садитесь, — сказала мать. — Что случилось?

Он глотнул воды, глубоко вздохнул и медленно произнес:

— На этот раз мы пропали.

Он остановился. Отец, еще не зная толком, какое известие принес Робен, стукнул по столу своей широкой крепкой ладонью и заявил:

— Я это всегда говорил… Никто не хотел мне верить!

— Помолчи, — остановила его мать. — Дай сказать господину Робену.

— По радио сообщили, что Италия объявила нам войну, — снова заговорил Робен. — Военные действия начнутся в двенадцать ночи. Поль Рейно выступил с речью, но я даже не дослушал.

Наступило молчание, затем мать спросила:

— Что же теперь?

Они посмотрели друг на друга. Мать повернулась к сыну, потом к Робену и повторила:

— Что же вы теперь нам посоветуете?

Робен, всем своим видом выражавший покорность судьбе, сказал:

— А что можно посоветовать — уехать на юг, чтобы уйти от одних и попасть в лапы к другим?

— Может, итальянцы не такие жестокие!

— Ну, знаете, что эсэсовцы, что чернорубашечники друг друга стоят.

— А вы, что вы собираетесь делать? — спросил, отец.

— Отвезу жену с малышом к моим родителям; в деревне, вдали от дороги, им будет лучше, а сам вернусь. Я не хочу оставлять квартиру.

Все молчали. Мать то и дело взглядывала на Жюльена, который сидел, положив локти на стол, серьезный и сосредоточенный. Отец нервно водил рукой по клеенке, смахивал крошки, вертел ножом, с легким равномерным стуком задевавшим вилку.

— Перестань, меня это раздражает, — сказала мать.

Отец скрестил руки и опустил голову.

— По радио не говорили, где боши? — спросила мать.

— Будто бы недалеко от Парижа, его собираются объявить открытым городом.

— Мы пропали, — повторил отец, — окончательно пропали. Это все Народный фронт виноват, теперь нам не выпутаться.

— Сейчас не время заниматься политикой, — оборвала его мать. — Лучше подумай, что делать завтра.

Отец выпрямился и посмотрел на нее злыми глазами.

— Уж не собираешься ли ты бежать, как эти несчастные люди, что запрудили все дороги? Да и как ты уйдешь? С тачкой? Как те, кого я видел сегодня?

— У твоего сына есть грузовики и легковая машина, если он уедет, он мог бы и нас прихватить.

— Он не уедет.

— Почем ты знаешь?

— Он не оставит свои склады на разграбление.

— Если боши захотят грабить, то ни твой сын и никто вообще их не удержит.