Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

Да, – сказал Джек, – я должен поблагодарить тебя… Перестань, перестань. Делани снова махнул рукой.

– Ты делаешь мне одолжение.

– Для меня это большие деньги, – сказал Джек.

– Я привык умасливать взятками слуг народа. Голубые глаза-льдинки Делани оживленно заблестели.

– Их участь незавидна. Кстати, поделись секретами. Ближайшие десять минут война не начнется?

– Полагаю, нет, – ответил Джек. Чудесно. Я успею закончить картину.

– Как идут съемки? – спросил Джек.

Обыкновенно, – сказал Делани. – Иногда мне хочется расцеловать всю группу. Иногда я готов застрелиться. Я пережил все это уже пятьдесят раз. Правда, сейчас добавляется чисто итальянский хаос. Здесь сценарий.

Он похлопал ладонью по пухлой розовой папке, лежащей на сиденье.

– Завтра утром сможешь взглянуть на него.

Не жди от меня чудес, – предупредил Джек. – Я уже лет десять не занимался озвучиванием ролей.

– Через три дня после смерти ты будешь лучшим актером, чем тот парень, что снимается у меня сейчас.

– Что с ним случилось? – спросил Джек. – Он всегда мне нравился.

– Алкоголь, – пояснил Делани. – Стал закладывать за галстук. Выглядеть еще год-другой он будет неплохо, но понять, что он говорит, уже невозможно. Твой голос должен звучать чисто, разборчиво, чувственно, так, чтобы и двенадцатилетний ребенок уловил каждое слово, – ничего больше от тебя не требуется.

Усмехнувшись, он вдруг стал серьезным.

– Ты не подведешь, малыш. Все будет как прежде, Джек…

– Постараюсь, – смущенно произнес Джек.

На мгновение его встревожило слишком озабоченное выражение холодных голубых глаз Делани. В них затаилась отчаянная мольба, не соответствовавшая незначительности роли, отведенной Джеку. Впервые в жизни Джеку показалось, что однажды Делани может потерпеть неудачу.

Постараться – этого мало, – негромко сказал Делани. – Судьба картины целиком в твоих руках. Эта роль – ключевая. Я в лепешку расшибся, разыскивая тебя, – только ты способен справиться с задачей. Когда ты прочитаешь сценарий и посмотришь отснятый материал, ты согласишься со мной.

– Морис, – заметил Джек, пытаясь разрядить напряженную атмосферу, внезапно возникшую в машине, – ты по-прежнему слишком серьезно относишься к кино.

– Не говори так, – резко сказал Делани.

– Проработав столько лет, – продолжил Джек, – ты мог бы немного расслабиться.

– Когда я чуть-чуть расслаблюсь, – сказал Делани, – пусть меня прогонят со съемочной площадки. Я не стану сопротивляться.

– Никому не удастся прогнать тебя со съемочной площадки, – возразил Джек.

– Это ты так думаешь, – сердито проворчал Делани. – Ты читал некоторые рецензии на мою последнюю картину? Видел финансовые отчеты?

– Нет, – солгал Джек.

Кое-какие статьи попадались ему на глаза, но он решил не подавать виду. К тому же финансовых отчетов он не видел. Хоть это было правдой.

– Ты настоящий друг.

На лице Делани появилась озорная циничная ухмылка.

– Да, еще одно…

Он огляделся по сторонам, словно боясь, что его могут подслушать.

– Я прошу тебя молчать о твоей работе.

– Что ты имеешь в виду?

– Понимаешь, – сказал Делани, – съемки продлятся еще неделю. – Если Стайлз пронюхает раньше времени, что его знаменитый золотой голос не будет использован, он…

– Неужели здесь это можно сохранить в тайне?

В течение недели – да, – сказал Делани. – Если повезет. А потом пусть он узнает. Съемки начинаются не раньше половины двенадцатого, мы будем делать наше черное дело по утрам. Ты способен вставать рано?

– Ты забываешь, что я хожу на службу, – сказал Джек. Неужели государственные чиновники встают нынче рано? произнес Делани. – Мне это и в голову не приходило. Господи, ну и жизнь у тебя.

– Не так уж она и плоха, – отозвался Джек, защищая последние десять лет.

– Хорошо, что тебя отпустили ко мне. Скажи им, в следующем году я из чувства благодарности заплачу лишнюю сотню тысяч лир подоходного налога.

– Не делай этого.

Джек улыбнулся. Тяжба, которую Делани вел с департаментом налогов, широко освещалась прессой; кто-то из журналистов вычислил, что если Делани будет впредь всю свою заработную плату отдавать в счет погашения долга, то к девяностолетию он все равно останется должен казне двести тысяч долларов.

– У меня не был использован очередной отпуск, – пояснил Джек. – Последнее время я стал таким невыносимым, что, когда я улетел, многие в Париже, верно, вздохнули с облегчением.