Ирвин Шоу: Две недели в другом городе

– Да, помню.

– Мне больше нравится «Эйр Франс», – сказал мальчик. Голубой – цвет скорости.

– Ты еще любишь меня? – негромко спросила Элен, подавшись вперед и заглянув мужу в глаза.

Он уставился на нее. Его рассудок признавал, что она очень красива. У Элен были крупные серые глаза, высокие скулы и густые, подстриженные по-девичьи черные волосы. Но в этот миг он не любил ее. Сейчас, подумал он, я не люблю никого. Разве что детей. Но это нечто инстинктивное. Хотя нет, не совсем инстинктивное. Из троих своих детей он любил только этих двоих. Двоих из троих. Вполне пристойное соотношение.

– Конечно люблю, – сказал он.

Она чуть заметно улыбнулась. У нее была прелестная, доверчивая улыбка.

– Возвращайся с лучшим настроением, – произнесла она. Диктор по-английски и по-французски пригласил пассажиров, летящих рейсом 804 Париж – Рим, пройти таможенный досмотр. С чувством благодарности Джек оплатил счет, поцеловал детей, жену и направился к стойке.

– Желаю хорошо провести время, cheri [2], – сказала Элен, возле которой стояли маленький мальчик и стройная белокурая девочка в красном пальто. Ей удалось произнести это так, подумал Джек, словно меня ждет отпуск.

Пройдя досмотр, Джек направился по мокрому бетону к ждущему его самолету. Пассажиры уже взбирались по трапу, держа в руках посадочные талоны, журналы, пальто, ручную кладь с наклейками авиакомпании.

Когда лайнер начал выруливать к началу взлетной полосы, Джек увидел в иллюминатор жену и детей: стоя возле ресторана, они махали руками, и их яркие пальто оживляли серый фон.

Он тоже помахал рукой, затем, откинувшись на спинку кресла, испытал облегчение. Все могло пройти гораздо хуже, подумал Джек, когда самолет начал набирать скорость.

– Хотите чаю?

В голосе стюардессы звучала профессиональная приветливость.

– Что у вас за пирожные, моя дорогая? – спросила старушка, направляющаяся в Дамаск.

– С вишневым вареньем, – ответила стюардесса.

– Сейчас мы пролегаем над Монбланом, – раздался голос в динамике. – Справа вы можете увидеть вечные снега.

– Мне, пожалуйста, одно пирожное и бурбон со льдом, – сказала маленькая старушка.

Она сидела слева и не стала подниматься из кресла, чтобы посмотреть на вечные снега.

– Славный получится полдник, – добавила она и захихикала.

На высоте двадцать пять тысяч футов она была способна на поступок, на который никогда не решилась бы у себя дома, в Портленде, плат Орегон.

– А вы что-нибудь хотите, мистер Эндрус? Стюардесса улыбнулась, склонив голову в сторону Монблана.

– Нет, спасибо, – сказал Джек.

Он хотел виски, но, когда маленькая старушка попросила бурбон, Джек внезапно испытал отвращение к любой пище, принимаемой в самолете.

Он посмотрел вниз на белую вершину Монблана; она лежала среди облаков в окружении других, менее высоких пиков. Он надел темные очки и уставился на снега, залитые солнечным светом, пытаясь отыскать взглядом сломавшийся вертолет с двумя обреченными на смерть альпинистами; когда поднялся ураганный ветер, проводники и летчики отправились к заброшенной горной хижине, надеясь спастись там. Джек не увидел вертолета. Внизу медленно проплывали Альпы; вершины, отбрасывающие четкие синие тени, сменяли одна другую, а над ними висело громадное круглое солнце. Казалось, снова наступил ледниковый период.

Он задернул шторку, откинулся назад, вернувшись мыслями к событиям, из-за которых он оказался в этом самолете. Из газет он давно знал о том, что Морис Делани находится в Риме; последние пять-шесть лет Джек не получал от него писем. Неделю назад, услышав в телефонной трубке на фоне помех голос Клары, жены Делани, звонившей из Рима, Джек удивился.

– Морис сейчас не может подойти к аппарату, – сказала Клара, он все объяснит в письме. Он просит тебя поскорей приехать сюда, Джек. Он говорит, что ты – единственный чело-век, способный помочь ему. Морис в отчаянии. Здешние люди доводят его до безумия. Он заставил их назначить тебе гонорар и пять тысяч долларов – это достаточно за две недели?

Джек рассмеялся.

– Почему ты смеешься?

– Не обращай внимания, Клара.

– Он очень надеется на тебя, Джек. Что мне сказать ему?

– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы приехать. Завтра телеграфирую.

На следующий день, договорившись с Моррисоном, Джек послал телеграмму в Рим.

В письме, полученном Джеком, Делани объяснял, о чем он его просит. Джеку дело показалось незначительным; его легкость не соответствовала вознаграждению в пять тысяч долларов. Несомненно, это приглашение связано с другими, более важными причинами, подумал Джек. Однако Делани не торопился их раскрывать.