Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

Брезач говорил как безумный, прикрыв глаза; пот блестел на его щеках.

Когда я смотрю на него, я вижу моего отца, типографию, дверь, захлопывающуюся у меня перед носом, я вижу мою любовь, уходящую вдаль по тысяче темных, незнакомых улиц, вижу постель с лежащим в ней беглецом, заменившим исчезнувшую девушку. Я смотрю на него и вспоминаю день, когда я пытался покончить с собой… Для меня чертовски важно, что его отец сушил фрукты в Калифорнии. Я должен узнать все о моем недруге.

– Ты напился, – сказал Джек.

– Вполне возможно, – спокойно отозвался Брезач. – Но вы, трезвый или пьяный, тоже должны узнать меня. Вы со мной связаны. Мы – главные элементы в жизни друг друга. Мы сплелись, как змеи. Вы – цивилизованный человек. Прежде чем вы сделаете что-либо для меня, вы должны получить полную информацию. Тогда потом, что бы ни случилось, вы не сможете сказать себе: «Я не знал. Это получилось случайно»

Осушив свой бокал, он вновь стал наполнять его красным вином.

Руки юноши дрожали, и горлышко графина с гербом Рима нервно позвякивало о стекло.

– Я в отчаянии, – сказал он, – и вы должны знать об этом.

– Роберт, – ласковым голосом произнес Макс, – уже поздно. Пора идти домой.

– Без Вероники, – сказал Брезач, – у меня нет дома. Без нее я нахожусь в абсолютном нуле, при минус 273,1 градуса, там, где протоны останавливают свой бег. Господи, кто мог подумать, что в Риме со мной произойдет такое?

Он сделал глубокий вдох.

– Где она? – исступленно спросил он. – Она мне нужна.

Может быть, она сидит в соседнем ресторане. Я схожу с ума. Нам следовало бы рыскать по улицам, принюхиваясь к запаху ее духов. Я солгал вам, Джек. Я сказал, что есть десять тысяч девушек более красивых, чем Вероника. Это было дешевой, жалкой, трусливой ложью; я сказал это, потому что чертовски нуждался в Веронике. Я умолял вас вернуть ее мне. Нет девушки прекрасней Вероники.

Сунув руку в карман своего пальто, он вытащил оттуда нож и положил его на залитую вином скатерть между собой и Джеком.

– Пусть он лежит между нами, сукин вы сын, – выдавил из себя Брезач.

– Роберт, – произнес Макс. – Это ни к чему. Убери нож. Брезач коснулся ножа, лукаво поглядев на Джека. Затем неожиданно спрятал нож.

– В моих снах это символ обнаженного стоящего члена, – тихо сказал он. – Видите, я не зря ходил к доктору Гильдермейстеру.

– Следующий раз, встречаясь со мной, – сказал Джек, – будь осторожен. Я могу захватить револьвер.

– Правда? – Да, это было бы нелишне, – кивнул Брезач. Внезапно он встал.

– Я ухожу, – сказал Брезач, держась очень прямо и изо всех сил стараясь не качаться. – Оплатите счет, Джек. Завтра я позвоню вам насчет свидания с Делани.

Повернувшись на каблуках, он покинул ресторан. Макс поднялся, поправляя свой шарф.

– Уже поздно, – сказал он. – Не беспокойтесь. Я принесу вам сценарий. Спасибо за превосходный обед. А теперь извините меня…

Он снял с вешалки свою измятую зеленую шляпу, надел ее на голову и удалился.

Снотворное. Прелестные, прозрачные, изумрудно-зеленые капсулы, надежно хранящие в себе умиротворение, дарующие покой в опасные темные часы. Не всякий человек двадцатого века отважится на путешествие из вечера в утро без них. Но какие сны можно увидеть, находясь в этом искусственном забытьи… Есть и другие средства. Бутылка. «Хейг», «Дьюарс», «Блэк энд Уайт», «Джонни Уокер», старые надежные друзья, их можно найти в любом баре, в Риме или в другом городе. Быстрое полночное отключение. Алкоголь плюс натрий-этил-метил-бутил-барбитурат равняются шести часам забытья, а что, в сущности, лучше этого состояния?

Расплата приходит позже.

Лишь на мгновение, когда свет уже выключен, перед тем как химия полностью овладеет измученным, беспокойным телом, душу охватывают желания, чувство потери, вины…

А утром – калейдоскоп безумных снов, звонок телефонистки, исполняющей его просьбу: «Sono к sette [47], сеньор Эндрус». Пора в студию. Бензедрин помогает одолеть вялость, сельтерская – справиться с похмельем, черный кофе придает бодрость, избавляет перед бритьем от дрожания рук.

Спи. Платить будешь потом.

Воскресное утро.

Джек спустился в вестибюль, немного опоздав. Худой, бледный, чисто выбритый Брезач ждал его, с презрением глядя на элегантных дам, спешащих в церковь. Джек посмотрел на парня, почти ненавидя его. Макс выполнил свое обещание и принес сценарий Брезача. Он оказался блестящим. В нем рассказывалось о трех венгерских эмигрантах и молодом студенте-американце, живущих в Риме в одной комнате, которую им сдала сумасшедшая старая дева, никогда не покидавшая Италии. Тут Брезач явно использовал опыт Макса. Грустную, забавную, горькую историю оживляла комичная и страстная любовь, вспыхнувшая между одним из беженцев и юной американкой, путешествующей с матерью по Европе. Сценарий, простой и ясный по форме, отличался яркостью образов и языка; он был написан с мастерством, поразительным для молодого человека, практически не имевшего опыта работы в кино.