Сергей Саканский - Три источника (сборник)

Продолжим. Теперь друзьям уже редко случалось поговорить. Они встречались по нескольку раз в день, говорили и спорили часами, но все это вращалось вокруг дел, которые нарастали, которых не переговорить… Иногда они все же выпивали вдвоем, как правило, дома у Мишки, отвлекались, вспоминали жизнь.

– Смотри, Павлик, я тебе этого никогда не забуду, – Мишка задирал рубашку, демонстрируя след от боевой ракеты.

– А я тебе, – невозмутимо возражал Павлик, – никогда не забуду, как ты за меня задачки решал.

– А я – как ты мою Шурочку выебал.

– А я – как ты за меня на собрании… Кстати. Я тут в Каире к гадалке зашел. Показала мне будущее.

– Ну и?

– Весело, – сказал Павлик, еще наливая обоим. – В тазик такой фарфоровый смотрел. Видишь, спрашивает. Я смотрю, а там – помнишь – как ты меня тогда к столбу привязал, когда мы в партизан играли? Не будущее это, говорю, а прошлое. Платить, между прочим, так и не стал… Странно все было, как во сне. Ведь правильно, как в кино, представила видение. А я в эти чудеса раньше не верил. Того гляди, и в Бога поверю…

– А ты помнишь, как на ногу мне тогда…

Павлик не помнил. Через несколько лет, перед смертью, ему пришлось в последний раз пережить этот традиционный разговор. Обещанный литературный прием, читатель, – с грустью вздыхается мне.

– Мишка, ты! Ну и шуточки, скажу я тебе. А я подумал: пиздец. Твои орлы мне чуть шею не свернули. Ну, развязывай, что ли, считай, что я посмеялся… Развязывай, что ли, вместе посмеемся, да?

Мишка медленно, грузно прошелся из угла в угол помещения, остановился, сощурился на тусклую лампу. Павлик молча следил за его движениями. Он знал, что сейчас будет, и знал, почему.

Не развяжет. Не посмеются.

– Думаешь, я не видел, что ты делаешь, и как? Видел, каждый твой шаг видел.

– Ну, видел, ладно… Виноват я, Бог свидетель.

– Бога нет, приятель, – медленно проговорил Мишка. – Пора бы уже и понять.

– Я все исправлю, Миш, – детским плаксивым голоском сказал Павлик. – Хочешь, всю мою долю забирай, хочешь – всё забирай, квартиру, машины обе, долгострой в деревне, а я с женой и сынишкой уеду насовсем, ты никогда меня больше не увидишь, Миш, ведь сынишка теперь у меня, ты понимаешь?

– Знаю, что больше никогда тебя не увижу, – задумчиво и глухо произнес Мишка. – Еще несколько часов и всё кончится. Только несколько часов…

Мишка приблизился, проверил ремни, хлопнул по гладкой поверхности столба, взял с табуретки сахарные щипцы…

– Шурочку помнишь? – устало вздохнув, спросил он. – А Клаву?

И здесь опускается занавес, здесь заканчивается многолетняя история друзей, и, классически ее закругляя, я возвращаюсь к тополям, которые тут ни при чем, которые мы сажали в пятидесятых, утаптывая землю сандалиями, вовсе не предполагая, что ставим на территории своих городов какие-то жуткие пирамидальные символы.

Известный советский мотогонщик Артур Лосовских и в десять лет мечтал о славе. Средь бела дня он стащил коврик из-под двери Либерзонов, оставив записку – «ФАНТОМАС» – и весь наш двор ликовал. Лехе, детскому лидеру нашего двора, чужое счастье не давало покоя, и он средь бела дня вывалил помойное ведро под дверь Либерзонов, приклеив записку – «ФАНТОМАС РАЗБУШЕВАЛСЯ». Это было очень смешно – разбушевался – и весь наш двор ликовал. Будущий мотогонщик Артур Лосовских крепко обиделся на Леху и решил во что бы то ни стало его победить. На следующий день он, спустив штаны, присел под дверью Либерзонов, но не успел и поднатужится, как дверь беззвучно открылась, и крепкая рука схватила его за шиворот. Боре Либерзону было шестнадцать, он уже бросил наши игры, и его даже видели вдвоем с девушкой. Боря несколько раз сильно стукнул Артура, запер его в кладовке и вернулся к недоеденному супу. Боря ел суп и разглядывал кусочек картона, на котором было нацарапано – «ФАНТОМАС ПРОТИВ СКОТЛАН ЯРДА» – и тихо улыбался. Доев суп, он достал Артура из кладовки и принялся мучить его – выворачивать лапки, ломать пальцы и душить. Потом он снова запер его и сел за уроки. В тот день было очень много уроков, и Боре никак не давались логарифмы. Тогда он позвонил товарищу, Севе Зельцу, тот пришел, они разобрались с логарифмами, затем достали Артура и вместе начали мучить его – выворачивать лапки, ломать пальцы и душить, придумывая все новые пытки. Они сыпали Артуру перец в глаза, заставляли лизать обувь, есть кал и т. п. – и так увлеклись, что не заметили, как вернулся с работы большой Либерзон. Он восстановил справедливость. Он отпустил Артура и выпорол сына. Через час прибежал папа Артура и произошел бурный скандал, после чего Боря снова был бит. На следующий день Боря и его товарищи встретили папу Артура и отдолбили его колами. Папа Артура заявил в милицию. Борю посадили в колонию. Откуда мы взялись?