Олег Журавлев - Соска

Но одно дело признаваться себе, другое дело выказывать на людях. Этого нельзя ни в коем случае. Авторитет — тяжелая ноша. Стоит один раз подмочить репутацию, и дела не пойдут одно за другим — цепная реакция. Хотя, если с другой стороны посмотреть, то как же они надоели, эти «дела»!

Пруха схватил портфельчик и решительно вылез из машины. До огромных дверей с натертыми золотыми ручками идти было шагов двадцать. Плюс три ступеньки перед кадушками с пальмами.

Солнце яростно горело на натертых ручках, после кондиционированного салона своего авто Пруха в мгновение взмок. Пруха поводил крепкими плечами и незаметно огляделся. Цепкий натренированный взгляд пробежался по запаркованным машинам, совсем «ни при чем» курящим поодаль работягам в оранжевых жилетках, остановился на двери в ресторан отеля ниже по улице — откуда как раз вывалилась веселая компания. Не понравился мужик с велосипедом. Он как будто накидывал слетевшую цепь. Пруха успел увидеть, что цепь была на месте.

Когда-то он в этом отеле бывал по делу, только вот по какому — позабыл… Так называемый «исторический отель» с огромными холлами и картинами известных людей, в нем живавших.

«Ерунда это все! Предчувствия… Чему быть, того не миновать!» — сказал сам себе Одинцов и тут же вспомнил, что забыл в машине кольт.

Ну и черт с ним!

Портье сделал вежливый шажок навстречу с услужливым видом, хотя чемоданов у посетителя не наблюдалось.

Одинцов отказался с мрачным взглядом.

Дунул слабый ветерок, и от недавно политых растений в кадушках вкусно пахнуло землей.

Когда до заветных дверей оставалось с десяток метров, Пруха замедлил шаг, чтобы пропустить даму с глупой собачкой под мышкой и высоким молодым человеком, то ли телохранителем, то ли компаньоном и скорее всего тоже глупым.

«Живем как на Западе! Тьфу…» — про себя сплюнул Одинцов, имея в виду то ли собачку, то ли «компаньона», то ли все вместе, включая пальмы, портье и себя самого.

Он тоже раньше окружал себя телохранителями, но мало-помалу пришел к выводу, что занятие это бесполезное, дорогостоящее и больше напоминает повинность, чем роскошь.

Портье гостеприимно распахнул перед дамой с собачкой дверь. Глупый компаньон дамы сунул ему скомканную купюру.

Пруха был уже на красной дорожке. Он вдруг увидел себя с разных ракурсов. Сверху, в виде черного пятнышка с длинной тенью, на красном языке дорожки, сбоку, снизу — подошвы дорогих ботинок неспешно перешагнули через камеру…

А затем он увидел его.

Откуда он здесь взялся, на ковре, который выметают сто раз на дню? И почему Одинцов, который шагал, глядя прямо перед собой на сильную шею то ли компаньона, то ли телохранителя, вдруг скосил глаз и посмотрел вниз, сразу прямо на него , было непонятно.

Плоский и гладкий камешек с зеленовато-синим отливом в черную крапинку и с настоящей, а не сделанной руками человека дырочкой притянул его взгляд.

Возможно, кто-то выбросил камешек из окна или уронил случайно, входя в гостиницу… Какая разница! Главное, что с того самого момента, как Пруха увидел его, камешек стал его навеки.

Обо всем этом господин Одинцов размышлял потом на берегу своего озера.

Тогда же, на красной дорожке «исторического» отеля, он, не раздумывая ни секунды, резко присел и подобрал чудную находку.

В этот же самый миг и ни секундой позже где-то наверху, непонятно с какой стороны, в крышах, раздался хлопок, и шея то ли любовника, то ли телохранителя разорвалась, как толстый натянутый канат, наполненный кровью, мышцами и позвонками.

Как ни крути, а не будь камешка, так же исправно разлетелась бы сейчас голова Прухи, ведь стреляли именно в него.

Одинцов бросился к спасительным дверям, отмечая, что дама с собачкой уже вошла внутрь, а портье присел за пальмой с искаженным от страха лицом.

Следующая пуля разнесла термос в руке Прухи. От силы толчка его руку подбросило вперед и вверх, а потомство бомжа Алексея разлетелось в разные стороны вместе с брызгами стеклянной колбы.

Пруха перепрыгнул через тело «то ли компаньона, то ли телохранителя» и уже влетал в дверь, а пули косили пальмы, щепили кадушки и разрывали стекла. Впоследствии, анализируя ситуацию, он пришел к выводу, что снайперов было по меньшей мере двое.

Лежа на полу, как зародыш, уже с безопасной, невидимой для снайперов стороны, в грохоте осыпающегося стекла и визге постояльцев отеля, Пруха глупо улыбался и крепко сжимал в кулаке заветный камешек…