Давид Фонкинос - Воспоминания

За всю дорогу отец ни на секунду не закрыл рот. Как будто стремился любой ценой пресечь саму возможность какой-нибудь посторонней мысли. Надо было ни в коем случае не дать очевидности проявиться. Хотя сочинять всякие небылицы про коктейль, может, и не стоило. Когда мы приехали, весь персонал был с бабушкой, разумеется, любезен, но ничего из ряда вон выходящего предусмотрено не было. Жизнь шла своим чередом. Старики начали ее разглядывать, и мне показалось, что они намного старше ее. То ли бабушка молодо выглядела, то ли там собрались одни столетние. Это не был дом престарелых, где живут люди преклонного возраста, но еще бодрые телом и духом. Это были не престарелые, это были умирающие. Люди, которые до последнего пытались быть самостоятельными, независимыми и дали привезти себя в эту богадельню, когда их перестали держать ноги. Вокруг я видел изможденные, сморщенные лица на полпути из жизни в смерть. Мужчины и женщины, обреченные влачить последние месяцы или дни своего существования. Меня глубоко потрясло количество людей в инвалидных колясках. Совершенно очевидно, что дружбы здесь бабушка ни с кем не заведет.

Мы разыскали ее комнату. Она была невелика, но, как ни странно, довольно мило обставлена. Там стояли кровать, шкаф и маленький холодильник. Отец пообещал, что купит бабушке новый телевизор. Он собирался продолжить свой монолог, начатый в машине, но бабушка прервала его на полуслове и заверила, что все в порядке, а потом объявила, что хочет отдохнуть. Я ощущал комок под ложечкой оттого, что надо ее тут оставить. В коридоре отец продолжал ломать комедию, теперь уже для меня. Он твердил, что бабушке будет очень хорошо и что теперь он за нее спокоен. Эта фраза звучала как крик о помощи. Вот уже несколько часов он говорил в полном одиночестве и с отчаянием ждал, когда кто-нибудь ему ответит. Когда кто-нибудь скажет то, что я в итоге и сказал: «Да, конечно, ей будет хорошо».

И все равно с самого первого дня я знал, что добром это не кончится.

Отец относится к той категории людей, которые выстраивают мифологию своей жизни на какой-нибудь одной истории. Эту историю близкие тысячу раз слышали, поэтому каждый норовил подсказать. В юности отец был довольно замкнут, не в ладах с собственным телом, всего стеснялся. Авторитет деда парализовал в нем волю. Отец внимательно наблюдал за девушками, мечтал о них и с досадой думал, что, вероятно, всю жизнь будет иметь с ними дело только в мечтах. Потом он решил поставить на девушках крест. Но судьба над ним посмеялась, и именно в тот момент, когда он мысленно ставил крест, он увидел девушку, выходящую из церкви. Абсолютно непонятно почему, но отец испытал к ней неодолимое влечение, безотчетное и всепоглощающее. Он почувствовал: во что бы то ни стало он должен с ней заговорить. Но как только он двинулся ей навстречу, его охватило мучительное чувство. Ему вдруг показалось, что это воспоминание, а не реальность. Подойдя к девушке, он встал у нее на пути и произнес: «Вы так прекрасны, что лучше мне никогда больше вас не видеть». Он сам не знал, почему сказал эту фразу, красивую и в то же время странную. Я предпочитаю опустить подробности, добавляемые отцом по ходу формирования этого воспоминания, потому что всякий раз, как он рассказывал эту историю, он прибавлял что-нибудь новое: то какие-то перипетии, то природные катаклизмы, в результате чего этот короткометражный сюжет приобретал размах голливудского боевика.

Мой отец любил это воспоминание больше всех остальных, потому что считал — и совершенно, надо заметить, справедливо, — что это был единственный раз в его жизни, когда он проявил отвагу, находчивость и шарм. Он не мог прийти в себя от собственной смелости. Но, чтобы придать истории завершенность, необходимо уточнить, что эта девушка стала впоследствии его женой. А потом и моей матерью.

В тот день, когда мы отвозили бабушку, поведение отца меня удивило. Я не привык видеть его таким взволнованным: он был сам не свой. Обычно эмоций от него не дождешься. Я понял, что это смятение как-то связано с его собственным положением. Несколько месяцев назад он ушел на пенсию. Он, чья рабочая неделя всегда планировалась секретаршами, стал теперь полноправным хозяином своего времени. Я догадывался, что он понял всю пустоту человеческих отношений в профессиональной области. Работал он в банковской сфере, а последние двадцать лет — в одном и том же банке. Его карьера развивалась поступательно и увенчалась постом директора филиала.