Давид Фонкинос - Воспоминания

Первые дни оказались особенно трудными, ничего удивительного в этом нет. Поль был активным ребенком, спал плохо. Луиза довольно быстро отказалась от идеи кормить его грудью, уж очень это было муторно; мне кажется, ей это просто не нравилось. Ночью мы сменяли друг друга у кроватки сына. Я ходил кругами по комнате и читал ему вслух «Невыразимую легкость бытия» Кундеры. Результат был почти нулевой — не годился Кундера для ублаготворения младенцев. Попробовал Пруста — дело пошло на лад. Несколько страниц — и Поль засыпал, я клал его в люльку. Сколько-то часов тишины. Только поди засни, если знаешь, что скоро снова вставать. Бывало, только задремлешь — а Поль уж проснулся. Днем я так или иначе должен был работать, поэтому иногда я сбегал в мою литературную мастерскую вздремнуть немного посреди рабочего дня. В целом жизнь была вполне сносная.

Но Луизе этот период давался с трудом. Теперь, оглядываясь на то время, я могу сказать это с уверенностью. Но тогда я не очень понимал, что с ней происходит. Судя по всему, это было то, что называют «беби-блюз». Она чувствовала себя подавленной и в те редкие разы, когда нам случалось говорить на эту тему, жаловалась, что не может понять, почему ей временами так тошно.

— Что именно ты чувствуешь?

— Поль, конечно, замечательный, все прекрасно… но внутри меня какая-то сосущая пустота. У меня такое чувство, точно я проваливаюсь в яму.

— Наверно, это просто не твое. Тебе надо выйти на работу. Станет лучше…

Так я говорил, а сам думал, что от наших метаний лекарства нет. Она не знала, что с ней. Я знал еще меньше. Временами я смотрел на нее и чувствовал, что она становится недосягаемой. Но я слишком уставал, чтобы от этого страдать. Я жил проблемами одного дня и старался не задавать себе лишних вопросов. И потом, грех жаловаться, были в нашей жизни и светлые моменты, не только тревога и усталость. Ощущение подавленности мгновенно исчезало, когда мы брали Поля к себе в кровать. Он улыбался во весь рот, дарил нам свое тепло, свою беспомощность, свое доверие к настоящему. Тогда мы с Луизой целовались и говорили, что любим друг друга.

А потом снова ссорились. В отличие от Луизы, я плохо переносил ссоры, совсем не выдерживал криков и истерик. Она же иногда просто выплескивала на меня раздражение. Получив поток отрицательной энергии, я мог переживать часами, тогда как она мгновенно забывала, из-за чего сыр-бор. Я понимал, что всему причиной наш хронический недосып, но меня это все равно надолго выбивало из колеи. После размолвок трудно вернуть нежность. Мы мирились, целовались, но что-то сломанное уже было не восстановить. Наша любовь дала трещину, хотя, по идее, должна была бы с рождением ребенка окрепнуть.

Все более или менее наладилось, когда Луиза вышла на работу. Вернувшись к детям, она обрела былую жизнерадостность. Полю мы нашли очень толковую няньку, польку по происхождению. Я сказал Луизе: «Надеюсь, она не будет разбавлять смесь для кормления водкой». Конечно, это была не самая блестящая моя острота, но я рассчитывал хоть на какую-нибудь реакцию со стороны Луизы. Она помолчала, потом наконец выдавила из себя улыбку — чтобы доставить мне удовольствие. Я воспринял эту улыбку как начало новой жизни. Поль подрос и стал спать по ночам. А мы, жертвы счастливого события, кое-как начали выкарабкиваться из хаоса первых месяцев.

Иногда по вечерам мы оставляли Поля няньке, чтобы сходить куда-нибудь. Окружающие нам говорили: «Надо непременно выкраивать время для себя». Мы послушно делали то, что нам советовали. Ведь миллионы людей прошли до нас по этому пути, познали эту особую форму разочарования. Мы, однако, держались. Любовь наша реанимировалась, и даже сексуальная жизнь вновь обрела достойные формы. Мы приняли человеческий облик; я начал фотографировать. Поль жил под вспышки фотоаппарата — как памятник архитектуры в окружении японцев. Каждый день его жизни был увековечен. Луизу я тоже снимал. Я любил смотреть на ее лицо сквозь видоискатель. И находил в нем все новые прелести, удивляясь, как много в ней я не замечал.

— Хорошо бы куда-нибудь вдвоем уехать, — предложил я.

— А Поля оставим?

— Ну да. Ему уже два. Мы ненадолго, дня на четыре. Нам надо отдохнуть.

— Ну хорошо, — согласилась Луиза. — А куда?

— В какой-нибудь город, к примеру.

— Нет… Лучше на море.

— Тогда поехали в Барселону.

Так мы очутились в Барселоне. Это город простой, он нравится всем. Я, если честно, предпочел бы Прагу или Санкт-Петербург, ну да ладно, и Барселона оказалась хороша. Почти.