Арнольд Цвейг: Затишье

Буря Октября пронеслась над русской землей. Вожди социалистов-большевиков, преодолев сопротивление политических противников, вырвались вперед, они и русский народ нашли друг друга в извечном требовании: хлеба и мира! Перед Лениным — всем противникам войны хорошо известно его волевое лицо: могучий лоб, рыжеватые волосы, выбивающиеся из-под меховой шапки — рассыпались в прах все обвинения в том, будто он и его друзья, участники Циммервальдской конференции, вступили в союз с агентами пангерманизма — кайзеровским генеральным штабом с целью расчленить Россию. Нет, тысячу раз нет! Они воспользовались немецким курьерским поездом, они в запломбированных вагонах пересекли стонущую под бременем войны империю Вильгельма II и приехали в Россию, чтобы завоевать наконец право на жизнь, свободу, образование и счастье для порабощенного русского народа. Быть может, они через полгода сойдут с политической арены, так же как их предшественник адвокат Керенский, но сегодня власть очевидно у них в руках. И какой смысл может иметь процесс их становления, кроме усилия направить всю мощь восстания уже обескровленных войною народных масс на создание нового человеческого общества, построенного по законам, которые зародились в нем вместе с зарождением капитализма и которые гений немца Карла Маркса полвека тому назад разглядел в чертах действительности?

Войну надо кончить — это главное. На бесчисленных полях сражения между Двиной и Дунаем сложили головы лучшие юноши русской земли — из городов и деревень, с заводов и фабрик. Пусть число этих жертв составляет «всего» лишь девять десятых населения Парижа, или три четверти населения Швейцарии, но оно привело к разрухе в сельском хозяйстве и на транспорте всей колоссальной страны и обесценило деньги. В боеприпасах ощущалась такая нехватка, что пресловутый генерал Дмитриев слал на фронт пехоту без огнестрельного оружия, с приказом: «Винтовки найти на фронте!» Он-то на этом шею не сломал, но сила русского сопротивления была подорвана, ибо русские глубже чувствуют и острее реагируют, чем их западные соседи. Вот почему ответом царских подданных на такое безумное злоупотребление властью была революция. Значит, следуя примеру русских, нужно прежде всего покончить с войной, всем покончить, повсюду, ибо жертвам милитаристских клик во всем мире пришлось ненамного лучше, чем русским.

Седьмого ноября волны русской радиостанции, этого новейшего средства связи, открытого всего лишь с десяток лет назад, передали в эфир обращение ко всем воюющим странам: прекратить неприятельские действия и заключить мир — справедливый, приемлемый для всех, без аннексий и контрибуций. Вооруженный народ, несущий на своих плечах нечеловеческое бремя, дерется и за торжество свободолюбивых и разумных требований демократии. На этот раз будет заключен такой мир, какого еще никогда не было, — мир без репараций и насильственного отторжения земель. В награду за тридцать шесть месяцев беспрерывного мужества, выносливости и терпения, с которыми переносились страдания, лишения, мучительная смерть, — в награду за все это нациям будет предоставлено право на самоопределение, и впервые в истории человечества оно послужит трудовому и мыслящему люду Европы порукой в том, что подобные войны не нарушат созданного их усилиями мирного сосуществования.

Пока еще все окутано туманом неопределенности, все, так сказать, еще в руках богов. Что ответят правительства западных держав, какие условия поставят немцы? Одно несомненно: на Востоке война затухает, как пожар под снегом. На огромном фронте, от Двинска до Бухареста, есть лишь одна боеспособная армия — армия центральных держав. Глубоко взбудораженная, она все же спокойно выжидает, наблюдая за развитием событий, тогда как русские по другую сторону фронта готовы как будто разбежаться по домам. Говорят, что встреча для переговоров произойдет в Брест-Литовске. Этот спаленный город будет хранить в своей крепости мирный договор, как хранят документ в несгораемом шкафу. В Брест-Литовск съезжаются немецкие дипломаты, австрийцы, русские, украинцы, поляки, турки — все, кто готовы начать переговоры и положить конец кровавой бане.

Когда война затухает, армии лодырничают. Только таким прозаическим словом и можно определить не поддающееся никакому описанию ощущение разрядки, все глубже охватывающее массы воинов в серых шинелях. Щегольская пестрота мундиров, установленная для различия родов оружия и воинских частей, давно вывелась. Даже армии разных наций оделись в один и тот же серый цвет, с зеленым оттенком у одних, с голубоватым — у других; но серы они все, как серо на душе у народных масс, приведенных в движение войной, как серо чувство их служебного долга, которое ежеминутно может столкнуть их со смертью! И они умирают, глядя в прорезь прицела, или на жерла пушек, или поверх блиндажа, вслед брошенной гранате. И все это кончится? И каждый вернется на родину и сможет отдать родным и близким не только последние крохи внимания и сил, словно последние огрызки хлебной корки, а полную меру любви, крупные ломти хлеба совместных будней? Трудно поверить, почти невозможно! Тысячи людей сидят в окопах, в случайных квартирах, уставившись глазами в одну точку. Не обследуя щелей и карнизов в поисках клопов, они глядят сквозь грязные окна и не думают о том, как бы их затемнить; нечего больше бояться редких неприятельских летчиков.