Исабель Альенде - Дочь фортуны

На следующий день оба отправились на поиски местечка Чилесито, которое она тотчас признала, потому что чилийский, подвешенный высоко на палке, флаг, развеваясь, описывал круги, и большинство мужчин носило типичные «незамысловатые» шляпы-сомбреро конической формы. Все располагалось вокруг восьми или десяти переполненных людьми блоков домов, включая нескольких женщин и детей, путешествующих с мужьями и отцами, каждый из которых занимался каким-то ремеслом или какой-то другой деятельностью. Жилища представляли собой походные палатки, лачуги и хижины, окруженные досками, что защищали от беспорядочных груд инструментов и мусора. Среди них также встречались рестораны, импровизированные гостиницы и бордели. Повсюду насчитывалась где-то пара тысяч чилийцев, заселяющих этот квартал, но в действительности никто никого не подсчитывал, а сама территория рассматривалась лишь как временное пристанище для недавно прибывших людей. Элиза почувствовала себя счастливой, как только услышала язык своей родной страны и увидела вывеску на обшарпанной брезентовой палатке, говорящей о наличии пирогов с начинкой из нескольких видов мяса, впрочем, хорошо ей известных. Подошла ближе и, скрывая свое чилийское произношение, попросила порцию тех, что были вкуснее. Тао Чьен уставился на порядком странное для него питание, поданное завернутым в газетный листок за неимением элементарной тарелки, совершенно не зная, как же стоит обращаться с подобными вещами. Элиза объяснила ему, что речь идет всего лишь о свиных потрохах, обжаренных в жире.

- Вот вчера я ела твой китайский суп. Что ж, сегодня ты поешь моих чилийских пирожков, - наставительно произнесла девушка.

- Разве эти китайцы говорят на кастильском наречии? – продолжал любезно расспрашивать продавец.

- Мой друг не говорит, а я сама лишь постольку, поскольку была в Перу, - возразила Элиза.

- И что же вы ищите в этих краях?

- Некоего чилийца, его зовут Хоакин Андьета.

- И с какой такой целью вы разыскиваете мужчину?

- У нас есть сообщение для него. Вы знакомы с этим человеком?

- За последние месяцы по здешним местам прошло много людей. Никто не задерживался тут более чем на несколько дней, напротив, большинство быстренько отправляется на прииски. Кто-то возвращается, другие же нет.

- А Хоакин Андьета?

- Да я не помню, но, пожалуй, поспрашиваю.

Элиза и Тао Чьен сели перекусить в тени находящейся неподалеку сосны. Спустя минут двадцать возвратился и продавец еды в сопровождении мужчины, по виду которого можно было понять, что тот происходил из северных индейцев, со свойственными им короткими ногами и широкими спинами, который и сообщил следующее: Хоакин Андьета уехал на прииски в направлении Сакраменто, по крайней мере, уже два месяца назад, хотя в тех краях никто как не обращает внимания на календари, так и не подсчитывает путешествия чужих граждан, до которых им нет никакого дела.

- Мы отправимся в Сакраменто, Тао, - решила Элиза, чуть только они отошли от Чилесито.

- Путешествовать ты все еще не в состоянии. Некоторое время тебе стоит отдохнуть.

- Там и отдохну, когда его встречу.

- Предпочитаю возвратиться к капитану Кацу. Честно говоря, Калифорния не для меня.

- Что с тобой? Неужели все внутри уже пропитано оршадом? Ведь на судне никого не осталось, за исключением этого капитана с его Библией. Все отправились на поиски золота, и ты единственный, кто думает и далее трудиться поваром за нищенское жалование!

- Не особо-то я верю в легкие деньги. Просто хочется спокойной жизни.

- Ладно, пусть и не золотом, но должен же ты заинтересоваться хоть чем-то…

- Буду учиться.

- Что же ты намерен изучать? Ведь уже и так многое знаешь.

- Но учиться никогда не помешает!

- Тогда ты уже прибыл в замечательное место. Ты ничего не знаешь об этой стране. Здесь как раз требуются врачи. Как по-твоему, сколько людей занято в шахтах? Целое множество! И им всем нужен доктор. Эта земля просто изобилует возможностями, Тао. Поехали со мной в Сакраменто. Более того, если ты не поедешь со мной, я сама не смогу далеко уехать…

Лишь благодаря удаче, что как раз и спасала в злосчастных условиях посадки на судно, Тао Чьен и Элиза отправились в северном направлении, объехав обширную бухту Сан-Франциско. Судно уже оказалось полным путешественниками с замысловатым багажом инструментов для разработки полезных ископаемых, и никто даже не мог пошевельнуться в данном ограниченном пространстве, к тому же заполненном ящиками, инструментами, корзинами и мешками с провиантом, порохом и оружием. Капитан со своим вторым помощником представляли собой пару американцев непривлекательной внешности, хотя и мореплавателей добрых и великодушных, даже несмотря на наличие скудного питания и всего лишь несколько бутылок ликера. Тао Чьен договорился с ними о билете для Элизы, и, чтобы оплатить стоимость путешествия, тому позволили поработать моряком. С пистолетами за поясом и вдобавок с ножами или навахами пассажиры чуть ли не выступили со словом уже в первый день. Все было сделано для того, чтобы впоследствии не упасть в обморок от нечаянных удара локтем или пинков, неизбежных для любого в этой толчее. На рассвете второго дня после продолжительной холодной и влажной ночи, проведенной на якоре около берега, все оказались перед невозможностью плыть далее в потемках, мало того, каждый чувствовал себя в окружении врагов. Люди, обросшие бородой, грязью, питаясь омерзительной едой, терпя москитов, ветер и плавание против течения с каждым днем раздражались все больше. Тао Чьен, единственный человек без каких-либо планов и определенных пределов, появился среди них идеально безмятежным и когда не боролся с парусами, то восхищался необычной панорамой бухты. Элиза же, напротив, полностью отчаявшись, и далее находилась в своей роли глухонемого и придурковатого мальчика. Тао Чьен кратко представил ее в качестве своего младшего брата, после чего удалось пристроить девушку в более или менее защищенном от ветра углу, где та и пребывала, настолько спокойная и молчаливая, что совсем немного времени спустя никто и не вспоминал о ее существовании. Кастильская накидка девушки насквозь пропиталась водой, сама она дрожала от холода, ноги же совершенно онемели, но, несмотря на это, сил прибавляла мысль о ежеминутном приближении к Хоакину. Все касалась груди, где хранились письма любимого, которые и декламировала про себя на память. На третий день пассажиры стали куда менее агрессивными и, лишенные сил, оставшиеся дни путешествия равнодушно пребывали в своей мокрой одежде, чуть пьяные и вконец удрученные.