Исабель Альенде - Дочь фортуны

Позже капитан сообщил, что они взяли с собой слишком роскошные костюмы и инструменты. К тому же в распоряжении находились самые изысканные скаковые кони, что и являлось весьма излишней причиной пробуждать в окружающих какое-либо недоверие, а потому вполне допускалось приблизиться и потребовать у них всем вместе выступить заодно. Вместо послушания подозрительные личности совершенно несвоевременно бросились было убегать на своих лошадях, хотя до того, как удалось сесть на животных, их уже окружила стража капитана Лова. Единственным, кто геройски не замечал нападающих и продвигался вперед к своей лошади, словно не слыша предостережений, похоже, был сам главный. За поясом у этого человека находился охотничий нож, со сбруи свисало оружие, дотянуться до которого уже не было возможности, поскольку капитан представил к его лбу свой пистолет. В нескольких шагах другие мексиканцы внимательно наблюдали за происходящим, готовые прийти на помощь своему лидеру при первом же проступке стражи – так выходило по словам одетого в униформу капитана Лова. Вскоре люди предприняли отчаянную попытку бегства, возможно, с намерением отвлечь стражу, а тем временем их предводитель одним превосходным махом вскочил на своего мощного гнедого коня и пустился бежать, нарушая ряды войск. Тем не менее, очень далеко уйти так и не удалось, потому что единственный выстрел из ружья сразил животное наповал, которое упало на землю, захлебываясь в собственной крови. Тогда всадник, который был ни кем иным как знаменитым Хоакином Мурьета, - как заверял капитан Лов, - вмиг стал быстроногим и не оставил страже иного выбора за исключением разрядить свои пистолеты прямо в грудь бандита.

- Больше не стреляйте, все уже сделано, - вот каковы были последние слова того, кто, побежденный смертью, продолжал медленно падать на землю.

Такова была драматическая версия прессы, к тому же не осталось ни одного живого мексиканца, чтобы изложить ход событий. Храбрый капитан Гарри Лов уже начал было отсекать ударом сабли голову предполагаемого Мурьета. Кто-то обратил внимание, что у очередной из жертв обезображена рука, и остальные немедленно согласились с тем, что речь шла о Джеке Три Пальца, ведь его тоже обезглавили, а заодно и отсекли поганую руку. Двадцать стражников галопом отправились в путь к следующему населенному пункту, находящемуся на расстоянии в несколько миль, но стояла такая адская жара, и голова Джека Три Пальца была настолько продырявлена выстрелами, что начала крошиться, почему и выбросили ее где-то по дороге. Преследуемый мухами и дурным запахом, капитан Лов понял, что должен был бы сберечь эти остатки либо так и не прибыть с ними в Сан-Франциско, чтобы получить свое заслуженное вознаграждение, и оставалось разве что положить их в здоровенные можжевеловые склянки. Этого мужчину принимали точно героя: ведь именно он освободил Калифорнию от худшего бандита за всю историю страны. Однако до конца вопрос решен не был, - как указал на то в своем репортаже Джекоб Фримонт, - во всей истории чувствовался сговор. Изначально, никто не мог доказать того, что все события случились так, как и говорили Гарри Лов и его люди. Хотя наружу и вышло нечто подозрительное, заключающееся в следующем, а именно: после трехмесячных безрезультатных поисков погибли семеро мексиканцев, причем в тот момент, когда капитан нуждался в них более всего. Кого-то, кто смог бы опознать Хоакина Мурьета, также не было; к обозрению представлялась лишь голова, и в том, что она принадлежала известному бандиту, удостовериться было нельзя, хотя сходство последней оказывалось налицо, - так сказал человек.

На протяжении недель в Сан-Франциско выставляли на обозрение останки предполагаемого Хоакина Мурьета и руку его мерзкого сторонника Джека Три Пальца перед тем, как забрать их с собой в победное путешествие по оставшейся территории Калифорнии. Очереди любопытных все ходили вокруг блока домов, и среди них не осталось никого, кто бы ни видел вблизи столь злополучные трофеи. Элиза была одной из первых, кто с ними ознакомился, и ее сопровождал Тао Чьен, потому что не хотел, чтобы подобному испытанию девушка подверглась в одиночестве, несмотря на то, что новость они встретили с поразительным спокойствием. После, казалось бы, вечного ожидания под солнцем, наконец, подошла и их очередь войти в здание. Элиза вцепилась в руку Тао Чьена и решительно продвигалась вперед, не думая о струящемся поте, что пропитывал платье, и о дрожи, которая так и трясла все тело. Двое оказались в затененном помещении, еле освещенном большими восковыми свечами, что располагало к появлению различных надгробных духов. Черные полотна закрывали стены, а в углу находился некий мужественный пианист, который все долбил и долбил несколько похоронных аккордов, исполняя подобное более со смирением, нежели с истинным чувством. На столе, также покрытом тряпками с катафалка, стояли два стеклянных флакона. Элиза закрыла глаза и перестала следовать за Тао Чьеном, уверенная в том, что издаваемые пианино аккорды успокоят барабанную дробь ее сердца. Наступила некоторая пауза, девушка почувствовала нажим руки своего друга в своей, сделала глубокий вздох и открыла глаза. Затем посмотрела на голову несколько секунд и тотчас перестала рваться наружу.