Курт Воннегут-мл - Синяя Борода

– Вот этот, уцепившийся за твою ногу, смотрит на тебя, словно ты – бог, – сказала она.

– У него смертельное воспаление легких. Через два часа он будет мертв. Это канадец с бомбардировщика, сбитого над нефтяным месторождением в Венгрии. Он меня не знает. Он меня даже не видит. Все, что он видит – это густой туман, которого в действительности не существует, и он все время спрашивает меня, добрались ли мы до дома.

– И что ты ему отвечаешь?

– А что ему можно ответить? Я говорю: «Да! Мы добрались! Мы дома!».

– Кто это, в такой странной одежде?

– Этот служил охранником в концлагере. Он выбросил свой эсесовский мундир и влез в костюм, снятый с пугала, – объяснил я. Потом я показал на небольшую группу лагерных узников, довольно далеко от вырядившегося охранника. Некоторые из них лежали на земле. Они были при смерти, как и тот канадец. – Он вот их привел сюда, в долину, и бросил. Он не знает, что ему делать дальше. Любой, кто его арестует, сразу поймет, что он эсесовец – у него на руке татуировка с личным номером.

– А эти двое?

– Югославские партизаны.

– Этот?

– Старшина из полка марокканских сипаев, взят в плен в северной Африке.

– Вот этот, с трубкой в зубах?

– Шотландец, планерист, захвачен при высадке в Нормандии.

– Да они собраны со всего света!

– Вот гуркха, прибыл прямо из Непала. А этот взвод пулеметчиков в немецких мундирах – на самом деле украинцы, перешедшие на сторону противника, когда началась война. Как только до этой долины доберутся русские, они их повесят. Или расстреляют.

– Вот только женщин не видно, – сказала она.

– Присмотритесь повнимательней, – ответил я. – Половина узников концлагерей, как и половина безумцев из сумасшедших домов – женщины. Дело в том, что они перестали быть похожими на женщин. Кинематографическими красавицами их точно не назовешь.

– Не видно здоровых женщин, – поправилась она.

– И снова ошибка. С обоих концов картины есть и здоровые – в каждом из нижних углов.

Мы пошли посмотреть к самому правому краю.

– Боже мой, – сказала она. – Как на витрине в краеведческом музее.

Верно замечено. В нижних углах находилось по крестьянской усадьбе, укрепленной наподобие маленького форта, с запертыми высокими воротами и внутренним двором, куда согнали скотину и птицу. В земле под ними я выполнил схематический разрез, чтобы было видно также и погреб – как экспонат в музее, раскрывающий нам тайны подземных ходов в норе какого-нибудь зверя.

– Здоровые женщины сидят в погребе, вместе с картошкой, свеклой и репой, – сказал я. – Они пытаются как можно дальше отложить свое изнасилование. Они слышали рассказы о других войнах в этих местах и знают, что оно неизбежно.

– А название у этой картины есть? – спросила она, когда мы воссоединились в середине.

– А как же, – сказал я.

– Какое?

Я ответил:

– «Теперь настала очередь женщин».

* * *

– Мне мерещится, – сказала она, указывая на фигурку, притаившуюся в тени разрушенной башни, – или этот военный – японец?

– Именно так, – сказал я. – Пехотный майор. Видите, золотая звезда и две коричневые нашивки на обшлаге левого рукава. Он также при своем мече. Он скорее расстанется с жизнью, чем с мечом.

– Вот уж не думала, что там были и японцы.

– Их там не было, но я решил, что они там должны были быть, поэтому я одного из них туда поместил.

– Почему?

– Потому что японцы не меньше немцев виноваты в том, что мы превратились в сборище воинственных ублюдков – и это при том, что мы совершенно искренне ненавидели войну после Первой Мировой.

– А вот эта лежащая женщина уже умерла? – спросила она.

– Умерла. Она была цыганской королевой.

– Какая толстая. Она что, одна такая? Все остальные – кожа да кости.

– Единственный способ поправиться в Долине Счастья – это умереть, – сказал я. – Ее разнесло, как карнавального толстяка, потому что она мертва уже три дня.

– В Долине Счастья, – повторила она.

– Ну, «Мир на земле». Или «Райские кущи». «Сады Эдема». «Вечная весна». Называйте, как хотите, – сказал я.

– Еще она единственная, кто лежит в одиночестве. Или не так?

– Да, верно. Трупы через три дня начинают весьма неприятно пахнуть. Она была первой из паломников в Долину Счастья, она пришла сюда одна, и умерла почти немедленно после этого.

– А где все остальные цыгане?

– Шумною толпой, в ярко раскрашенных повозках, играющие на скрипках и звенящие в бубны? – отозвался я. – Крадущие все, что плохо лежит – что, кстати, было чистой правдой?