Олег Коряков - Дорога без привалов

Вечером Бормотов пришел к Макаровым с директором и притащил чертежи типового проекта. Старший Макаров, Андрей Ефимович, был в свое время сноровистым плотником, строил местный сыроваренный завод, и по всем статьям выходило, что уж он-то в чертежах разберется. Андрей Ефимович кряхтел и хмыкал над синьками, долго водил задубелым пальцем по тонким линиям чертежа, прикидывал что-то на обрывке газеты, потом сказал:

— Никогда-сь мы по этим самым чертежам не строили. Если так, на словах, растолкуете, что вам надо, — пойму, а чертежи эти разгадывать не обучен.

Тогда решено было послать Ванюху на краткосрочные строительные курсы, и, напутствуемый усачом Бормотовым, он уехал в Свердловск. Вернулся — строительство пошло полным ходом.

Начали прибывать новые тракторы. Их ставили на полигонную обкатку.

— Зря горючее переводим, — сокрушался Иван, — и какая сила пропадает. Они тут без толку ворочаются, а лес на стройку на лошадях тягаем.

Начальство согласилось с ним: вместо холостой обкатки послали тракторы в лес. Иван сдал экзамен, чтобы получить права тракториста, и теперь сам садился за руль и сквозь чащобу и болота волочил связки бревен к стройке; однажды утопил он трактор в трясине, кое-как вытянули на вторые сутки.

Оттого, что он, совсем молодой парень, вроде бы руководил строительством, дело это стало ему вдвойне дорогим, он горячился и болел за каждую досочку, ругался с товарищами, азартно хватался то за пилу, то за топор, а по вечерам, когда стройка утихала, неслышно бродил у новых корпусов и тихо улыбался. Эта МТС стала для него «важнеющим фактором» собственной жизни.

Когда через год строительство закончили, все вокруг показалось сразу неуютным и пустым. Ивану предложили остаться работать в МТС, но ему не хотелось, душа жаждала нового большого и размашистого дела, а тут пришло письмо от дяди из Билимбая, там строился труболитейный завод, и, уложив котомку, Иван отправился ловить свою жар-птицу.

Билимбай представился ему развороченным ульем. Гудел и непонятно, бестолково шевелился разношерстный пришлый народ. Все были какие-то неустроенные и возбужденные.

Иван нанялся плотником.

Все лето их бригада ставила тепляк на цех, потом занималась опалубкой.

Десятник был из «старых», прижимистый и злой мужик. На рабочих он орал так, будто цех строили лично для него, а в то же время, Иван видел это, на цех ему было наплевать хоть сорок раз.

Появились первые ударники, и всех стали агитировать следовать их примеру. Кулачье, прихлебатели и всякая иная контра шипели и грозили, что худо будет тем, кто запишется в ударники. В то время важным был не только сам ударный труд, а уже тот факт, что записался в ударники. Иван записался. Он не совсем еще разобрался в обстановке, но слышал, что ударники идут за партийными, за большевиками, а большевикам он верил.

— И ты, сопляк, туда же, в идейные, — зло усмехался десятник. — Как бы железо не застряло в глотке.

Дело в том, что в столовой записавшимся в ударники стали выдавать в виде особой привилегии железные никелированные ложки.

Иван в ответ бормотал что-то не очень суразное: отбрить десятника у него еще не хватало умения и смелости.

Но вскоре в завязавшуюся драку вступил бригадир. Толковейший работник, немногословный суровый старик, он объявил, что вся его бригада будет ударной, а кто не хочет этого — может катиться в сторону. Кое-кто откатился, но бригада не распалась и, приходя в столовую после работы, дружно орудовала поблескивающими никелем ложками над мисками со скудным варевом.

Позднее в магазине и столовой ударников стали «отоваривать» по специальным нормам в соответствии с выработкой, и, что ни говори, «идейным» это было на руку.

Бригадир усмехался в усы:

— А что, ребята, доживем — еще автомобили наилучшим ударникам предоставлять будут. Ей-ей. Просто бедновато пока живем, а вот таких заводов понаставим по России-матушке — будут у нас и автомобили.

В тот день он что-то разговорился, старый молчун, и, греясь на весеннем солнышке, философствовал и поучал Ивана: чем-то приглянулся ему этот старательный и тоже немногословный парень.

— Ты, можно сказать, только выходишь в свой путь, а какой он будет — от тебя зависит. Ремесло ты вроде оседлал — и топором можешь, и трактором, говорил, владеешь малость, любую тропку-дорожку выбирай. Только знай, что в жизни у человека должна быть главная дорога, сердцем проложенная. Какая дорога — таков и человек.