Сергей Есин - Мемуары сорокалетнего

И еще времени хватало у них, чтобы перед сном погулять, сходить утром за молоком — только свежим, из ночного привоза; за хлебом — обязательно мягким, теплым; отстоять, не возмущаясь, за разным деликатесным продуктом.

Весь день полон хлопот, но зато вечером, после кинофильма по второй программе и «Новостей», засыпали хорошо, быстро, спокойно без прежних лекарств. Только замечали, что все меньше у них времени на разговоры между собой, на обмен мнениями, на советы друг другу. По хозяйству все понятно с полуслова, каждый знает свои обязанности, а другие темы истощились.

Поначалу оба, и Гортензия Степановна, и Евгений Тарасович, поддерживали непосредственную связь с работой через своих оставшихся там товарищей и доброхотов. Телефон трезвонил часто, и тогда Гортензия Степановна снимала трубку, садилась на табуретку, потом на табуретке оказалась и подушечка, — одергивала фартук и начинала задушевно разговаривать с товарками по бывшей работе. Говорила им о прелести свободной и обеспеченной жизни пенсионеров, о том, что очень жалеет, что почти лишний год по достижении пенсионного возраста проторчала на службе — год, выкинутый из жизни! — а в принципе надо было бы уходить сразу! Говорила она это с большим, отработанным долгой практикой в эфире подъемом, весело, с еще привычной звонкостью в голосе. Но с еще большим интересом выслушивала Гортензия Степановна встречные новости и особенно любила, когда начальник был не очень точен в своих указаниях — «я всегда говорила, что он пентюх!» — а молодая, энергичная женщина, пришедшая на ее место и теперь знакомящая телезрителей с основными событиями искусства, совершала ошибки. У не злой по натуре Гортензии Степановны это вызывало чувство простительной радости: без нее все же плоховато! И здесь Евгений Тарасович, довольно безразличный к эмоциям жены, из чувства справедливости говорил: «Угомонись, Гора. Тебе-то что до этого? Ты ведь и сама, когда начинала работать, совершала ошибки». — «Да, я тоже совершала, — в тон ему отвечала Гортензия Степановна, — но я всю себя отдавала работе, а эти современные… я их знаю, только связи завязывают».

Евгению Тарасовичу тоже позванивали сослуживцы. Он живо интересовался, что в театре происходит, что ставят, как здоровье Великого, но при этом замечал, что интерес его ленивый, инерционный, потому что в театр, посмотреть новый спектакль, поставленный уже без него, он не смог выбраться. Раньше он часто, и даже вместе с Гортензией Степановной, ходил не только на премьеры в свой театр, но и на гастролеров. Во-первых, в обществе об этом говорили, и надо быть в курсе. Во-вторых, была и еще скрытая цель: ведь у коллег и соперников в спектаклях можно было присмотреть что-нибудь интересное, какой-нибудь лихой прием, который, домыслив и замаскировав, можно было бы перенести в свою постановку или отложить про запас. А теперь прагматический смысл этих просмотров пропал, а для общего ознакомления или эмоционального волнения Евгению Тарасовичу идти не хотелось. У него и так адреналина в крови достаточно.

Гортензия Степановна, к своему удивлению и к удивлению ее мужа, тоже оказалась домоседкой. Евгений Тарасович, всю жизнь относившийся к жене как к загребному в их семейной лодке, даже несколько раз посмел ей сказать: «Гора, ты бы сходила, чтобы не дисквалифицироваться, на выставку или на вернисаж». Гортензия Степановна отвечала: «Не хочется. И в доме достаточно дел».

Дел в доме действительно было предостаточно. За этими делами, за телефонными звонками, звучащими, правда, с каждым днем реже, Евгений Тарасович все чаще размышлял над тем, что, как он слышал, уйдя на пенсию, лишившись привычной нагрузки, люди часто начинали чувствовать себя плохо и даже случались летальные исходы. Как-то он поделился этими размышлениями с женой. Неожиданно Гортензия Степановна восприняла сообщение со своей прежней серьезностью и энергией: «Мы можем надеяться только на себя. Давай, Женя, сходим к врачу».

Они провели полное обследование. Участковый врач, человек внимательный и молодой, похвалил их за своевременную заботу о здоровье: «Нам легче принять профилактические меры, чем потом вас лечить и класть в больницу»— и обрадовал: «Сердце, почки, легкие, желудочно-кишечный тракт у вас в пределах вашего возраста. Даже, — как сказал молодой врач, еще не растративший академического пыла, — я бы сказал, лучше, чем обычно в вашем возрасте. Побольше воздуха, мышечной нагрузки, следите за весом и проживете до ста лет, как Фелемон и Бавкида». Это слышать было приятно. Гортензия Степановна улыбнулась весело, по-молодому, по-прежнему. А тут минула первая их пенсионная зима.