Александра Созонова - ...Либо с мечтой о смерти

Она опять пришла ко мне неожиданно. И как же оказалась некстати!

Я сидел в своей избушке, мрачно прихлебывая крепкий чай, оглушенный, потрясенный услышанным и увиденным на сеансе. Нынешний отец Юдит, будучи в прошлом любимым сыном, застрелил ее из ружья. Может ли такое быть? Не сон ли это, не бред ли перекормленного эзотерикой и уставшего от медитаций мозга?..

Слегка переварив ужасное открытие, я осознал, что боюсь сеанса, который обещал провести доктор со мной. Боюсь до паники, хоть и жадно мечтаю получить ответ на свой главный вопрос: о ней, о той, что сейчас живет на земле моей дочерью. Сумею ли из невнятного бурчания на диктофоне определить, что за роль играла в моем прошлом та, что дороже всего остального мира? А вдруг история окажется столь же страшной, как и у Юдит? И как же с этим жить потом…

Впрочем, жить-то совсем недолго. И я готов к не к одному, но к десяткам сеансов, лишь бы узнать истину. А страх… наступим ему на горло.

И тут, вклинившись в мои душевные бури, явилась она.

Не постучав, лишь слегка поцарапав дверь и тут же распахнув ее. К счастью, я был одет и даже причесан — не успел еще расслабиться перед сном. При виде гостьи от неожиданности поперхнулся чаем. Мара рассмеялась, низко и бархатисто, по-своему истолковав мою панику, и потрепала меня по плечу, оцарапав сквозь тонкую ткань рубашки ногтями, покрытыми ярко-лиловым лаком.

— Бедненький! Нельзя же так — можно захлебнуться. Не бойтесь: на этот раз я пришла по вашу душу, а не по ваше тело (не столь уж привлекательное, говоря откровенно). Мне нужен иной ваш орган, чем вы подумали, а именно — уши. Два чутких внимательных уха. Я хочу выговориться.

Одета она была как всегда нарядно и соблазнительно: в длинное шелковое платье. Ткань почти светилась, а переплетение голубых, синих и лиловых полос и спиралей вызывали слабое головокружение. На полной шее блестел тройной ряд прозрачных голубых камней, похожих на сапфиры. Пальцы щедрее обычного унизывали перстни. Интересно, по какому поводу нынче праздник?

— Как я понимаю, вопрос, желаю ли я быть парой ушей и впитывать ваши исповеди, не стоит? — Я хмуро кивнул ей, отставил недопитую чашку и вытер губы салфеткой.

— Не стоит, вы совершенно правы. — Она уселась напротив, положила в чистую чашку пакетик чая и налила кипяток. — Почаевничаю с вами, пожалуй. С чаем как-то уютнее.

— Вряд ли сейчас из меня получатся уши хорошего качества. Вы же знаете, я только пришел с сеанса глубокого погружения Юдит. Результаты оказались столь ошеломительны, что…

— О, ничего не хочу слушать! — она помахала ладонью. — Если мне станут интересны ваши впечатления о сеансе, я справлюсь у Роу или приду сюда в очередной раз. Сейчас моя цель иная. Хорошо, раз вам не нравится образ чутких ушей, заменим его другим. Когда выговоришься, испытываешь немалое облегчение, не так ли? Как при мочеиспускании после длительного периода терпения. Вам не нравится и этот образ, образ ночного горшка? Потерпите. Для вас наш сегодняшний разговор тоже окажется небесполезным.

Я смирился, проглотив оскорбление. Терпеливо вздохнул и приготовился слушать. А что еще оставалось? Говоря по правде, было и впрямь любопытно, что собирается излить на меня потрясающая, во всех смыслах, женщина.

Что ж, побудем ночным горшком. (Надеюсь, по крайней мере, он фарфоровый и изящный.)

Поначалу Мара долго разглагольствовала о разных видах любви. Она много любила, страсти проснулись в ней рано, лет в десять. Но сильнее всего полюбила три года назад. Влипла, как девочка, попала в плен, из которого не выбраться:

— …Совсем мальчишка — загорелый, зеленоглазый, чернявый. Длинные ноги, узкие бедра — полный набор. Красив, как глянцевый постер. Испанские мужчины недаром считаются самыми красивыми из европейцев. Вот, взгляните! Срециально прихватила для вас, чтобы не выглядеть голословной, — она вытащила откуда-то из складок платья фотографию и протянула мне.

Юнец с темными волнистыми волосами и наглым взором прозрачных глаз. Черты лица правильные, ничего не скажешь. И брови-ресницы угольно черные. Но и только.

— Я немножко поработала в фотошопе, чтобы акцентировать основное. Никакое фото, даже гениальное, не передает полного впечатления от прекрасного лица. Красота — великая сила. Говорят, что больше всего могущества в знании, но это не так: красота, концентрированная, абсолютная, как у него, пронзает насквозь и овладевает полностью, и никакое знание над мощью ее не властно. — Она усмехнулась со значением. — Но как он был мелок, боже мой! Чудовищный контраст между внешним и внутренним. Через три месяца после начала нашего романа он загремел в тюрьму: ограбление. Тогда я выкупила его без большого труда: жена судьи, шизофреничка, годами лечилась у Майера. Естественно, я ждала благодарности и пристойного поведения, но какое там! Через полгода опять тюрьма. И уже серьезно: убийство с целью наживы двух человек. Сопливый мальчишка, мразь! Он оказался совершенно гнилым внутри. На свидании клялся, что сидит по навету, невинно, но то была ложь. Он зарезал мужчину и его семилетнюю дочку. И лишь потому, что тот (его приятель, кстати) получил за продажу фермы хорошую сумму и хранил наличные дома. Подлый убийца! Но что я могла поделать? Я попалась, намертво. Влипла, как чайка в разлитый в океане мазут. Его душонка — вонючая плесень, но тело… бедра… зелено-золотые глаза… А манера облизываться каждый раз после секса подвижным, острым, влажно-розовым языком… Боже мой. Долго перечислять, что пришлось мне вытерпеть, какие преграды преодолеть, чтобы вытащить его из-за решетки во второй раз. Все наши с Майером сбережения, все мои драгоценности полетели в тартарары. Против него была масса улик и ни одной зацепки для защиты. Но я сделала невозможное. Я всегда ставлю перед собой немыслимые для простого человека задачи и побеждаю. Подлый щенок обрел свободу. Пожизненный срок получил невиновный бедняга, к его несчастью, тоже знавший о продаже фермы и наличных. О, как же я его любила! Все любови, о которых с придыханием пишет литература, смакует живопись, пиликает музыка, по сравнению с моей — парафиновые свечки рядом с огнедышащей мартеновской печью. Но что он сделал, как вы думаете, через два месяца после освобождения?