Александра Созонова - ...Либо с мечтой о смерти

— А это ничего, что я не поддаюсь гипнозу?

— Ничего. Это не простой гипноз, он сочетается с определенными техниками проникновения в подсознание кружным путем, и ему поддаются все без исключения. Методика уникальная, ноу-хау! — горделиво отметил он. — Создана и впервые опробована здесь, на острове.

— Майером? — уточнил я.

Роу поколебался пару секунд.

— Почти. Итак, приступим?

— А можно поинтересоваться, что именно будет внушаться и вводится в подсознание кружным путем?

— Вы узнаете это задним числом. Уже в процессе обсуждения на группе. — Роу поднялся из-за стола и приглашающим жестом указал на дверь. — К чему тянуть время? Приступим.

Он чуть было не забыл протереть ладошки. Но вспомнил в последний момент и вернулся к столу.

Прежде я никогда не баловался ЛСД. Как, впрочем, и грибами, и синтетическими поделками. Травку, правда, курил в студенческих компаниях. Ну, а кто не дымил в юности? Это не в счет.

Не имея личного опыта, но, будучи начитанным в сфере нью-эйдж, знакомым с трудами Лилли и Грофа, примерно представлял, что меня ждет. Самое главное, что уяснил из прочитанных текстов: кислота может выбросить как в «райские» пространства, так и в «адские». Хотелось надеяться, что внушение Роу задаст направление в «рай» или, по крайней мере, в некие нейтральные лужайки и пажити (что будет только справедливо: в аду пребываю множество лет безо всякой химии), но уверенности, разумеется, не было.

Потому, укладываясь в капсулу с теплой водой, дающую ощущение невесомости, вперяя взор в искусственный Млечный Путь и кладя под язык кусочек сахара, пропитанный желтоватой отравой — билетом в подсознание, ощущал вполне понятное волнение и опаску.

И мои опасения, конечно же, подтвердились: паучок-экспериментатор, этот хладнокровный ученый подонок направил меня в преисподнюю!

Сам момент внушения вылетел из головы, не запомнились ни слова, ни интонации гипнотизера, даже не знаю, был ли то Роу или кто другой, но вот преисподняя запечатлелась в памяти во всем великолепии, во всех своих запахах и красках, во всем средневековом мракобесном кошмаре.

Начиналось всё довольно безобидно и мило. Теплая вода создавала ощущение парения и нежила, лампочки звезд старательно имитировали космическую беспредельность. Через пару минут в ушах у меня зашумело, негромко, приятно, словно ласковый океанский прибой. Голова закружилась. Я уставился на самую яркую звездочку на вогнутом потолке (Сириус? Вега?) Один из ее лучей замерцал сильнее других, вытянулся и достиг моего тела. Я пошевелился, меняя положение, чтобы кончик луча упирался в сердце, в чакру анахату. Мысленно попросил: раскрой ее, звездочка, распусти как цветок, зажги во мне огонь непривязанной любви. Представил, как происходит это зажигание и распускание… Но луч упирался в манипуру, в солнечное сплетение, и мне никак не удавалось принять правильную позу. После нескольких попыток расслабился: черт с ним, с лучом.

Планеты, кометы, туманности, повинуясь волшебной палочке кислоты, мерцали всё ярче, а потом задвигались, закружилось, принялись разбегаться в разные стороны с нарастающей скоростью. Я несся в пространстве, озирая светящиеся просторы, и было это жутковато, но весьма адреналинно и увлекательно.

Затем окружающее пространство видоизменилось: вместо звезд и туманностей замигали зеленоватые сигналы двоичного кода, сосем как в заставке фильма «Матрица». Вселенная как единое информационное поле, ноосфера, сверх-разум? Ясненько, мессидж принят. А я в этой системе, как видно, представляю единицу информации, несущуюся в общем потоке. Маленький бит. И куда же, интересно, я несусь, точнее, меня несет с неистовой силой?..

Зеленые сигналы сменились образами: лица, фигуры, картинки, пейзажи, улицы. Иные знакомые и даже родные, но большинство никого не напоминали. Зверюшки… реальные и ирреальные. Жаль, я не художник-сюрреалист: можно было бы нарисовать хотя бы ёжиков-куниц (реальный ёж модифицировался в куницу, вместо шерсти у которой были иголки, а затем в такую же птицу — то ли ёже-голубя, то ли ёже-куропатку), или мокриц-многоножек с человеческими лицами — усмехающимися, задумчивыми, страдающими, или гигантского хохочущего кальмара. Впрочем, ни в лицах, ни в мордах, ни в пейзажах ничего особо примечательного или пугающего не замечалось. Примечательна была разве что скорость, с которой одна картинка сменяла другую.

Всё сильнее кружилось голова и звенело в висках… И вдруг всё исчезло, резко, неожиданно: ни лиц, ни картинок, ни двоичного кода, ни коловращения звезд и комет. Меня объяла полнейшая тьма и тишина.