Елена Трегубова - Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2

Я говорю:

— Шломо? Ты уверен, что мы туда идем, куда нужно?

Шломо молчит.

Я говорю:

— Шломо?!

Через секунду Шломо говорит мне страшным голосом:

— Возьми меня под руку, пожалуйста! Пошли скорее отсюда! Быстрее, быстрее!

Доходим, почти добегаем, из-за Шломиного вдруг убыстрившегося шага, до конца переулка, заворачиваем за угол.

— Страхолюдина! И злая! Сразу видно! — выдыхает с облегчением Шломо. — Я даже к ней и подходить-то знакомиться не хочу.

Я говорю:

— Где? Где?! — говорю. — Что же ты мне не показал?!

— Как же?! Разве ты не видела?! Там, на ступеньках синагоги?!

— Какой синагоги?! Где?!

— Ай, ну ты все пропустила… Да впрочем и не жалко… Она одна там на ступеньках стояла — тетки этой, знакомой маминой, там не было почему-то… Наверное, они меня уже очень давно ждали — и она ушла куда-нибудь…

Стемнело совсем. Выбираемся из переулков. Навстречу маленький арабский парень, поднимающий за подмышки еще более маленького своего брата и всовывающий его в мусорное ведро: тот только в последний момент исхитряется зацепиться кривыми ногами за края. Кислый запах кальяна. Шломо, растерянно, но счастливо, ведет меня в темноте каким-то одним ему ведомым курсом.

— Как я счастлив, что всё позади! — приговаривает он посекундно. — Как я счастлив, что весь этот кошмар позади! Я так боялся весь день, честно говоря! Ну теперь мы обязательно должны где-нибудь посидеть и это отпраздновать!

Но оказываемся мы очень скоро, благодаря его виражам, совсем не там, где можно «посидеть и отпраздновать», а в Гайд Парке, в темноте, у пруда, едва уворачиваясь от сонмищ прожорливых москитов, размером каждый с геликоптер, летающих многочисленными бандами из сорта как раз тех, что позволяют пираньям сожрать лошадь. Шваркают в темноте по кромке веток летучие мыши. Вдруг — вуф, вуф, вуф, — над самой головой — и гигантский живой летающий символ Swarovski, поправив мне прическу, приводняется в пруд, и еще долго бежит в темноте, с громким топотом, по глади, а затем включает тормозной ход, выставив вперед пятки водных лыж и натянув вожжи. В самом углу пруда ухоженная, изысканно одетая женщина, матерясь так, как я в жизни ни разу не слышала, жутко, до икоты, ругаясь, кормит целое стадо цаплей — сосисками, которые достает из огромной сумки. Цапли в пепельных лапсердаках с пейсами подлетают, как раскладушки — не укладывая в полете ноги, а глупейше выставляя их назад, — и давай долбать клювами по асфальту, с жутким стуком, в погоне за разрезанными на куски сосисками. Женщина ругается. Цапель уже вокруг нее человек пятьдесят.

В кромешной уже темноте, недоумевая, в честь чего фонари объявили выходной, выбравшись со Шломой из западней пруда, идем вдоль аллейки, по периметру парка.

Шломо говорит:

— Как хорошо! Смотри: светлячки!

В эту секунду один из светлячков, на бешеной скорости, клюет Шлому каской с фонариком в лоб и оказывается роллером. Шломо безропотно падает на газон, позабыв про смокинг, и я спешно отволакиваю его ноги с дорожки — чтобы по нему не прокатили еще и все остальные.

— Как хорошо! — говорит Шломо, едва придя в себя от удара. — Я готов гулять до рассвета!

— А вот я, — говорю, — не готова. У меня еще встреча сегодня, позже вечером. Пойдем-ка, — говорю, — я тебя отвезу на такси в твой отель, раненый.

— Я прекрасно могу идти! — возмущается Шломо. — Сейчас вот только полежу немножко… Я иду! Я могу идти! Как это у тебя встреча?! В кои-то веки я в гости приехал и ты не можешь со мной погулять еще немножко?!

Идем уже по Оксфорд стрит.

Мимо — даблдэккер с рекламой супернадутого бюстгальтера всего за 9.99 фунтов.

Шломо промолчал, но глазеет на рекламы магазинов — и, видать, уже окончательно оправился — потому что начинает опять брюзжать:

— Нет, ты взгляни! — говорит. — Я не понимаю, почему ты не смотришь на витрины! Взгляни на этих пятерых девочек-мальчиков на рекламе, которые все одинаково зазывно глядят на фотографа и не понятно кто кого какого пола соблазняет! Ты взгляни на это одинаковое развратное выражение лиц и у всех девушек и у юношей на рекламных постерах! У них же у всех, несмотря на несходство, как будто одно лицо! Европа гибнет! Вот она вавилонская блудница, вот ее лицо — на рекламах, проступает через все облики! Это же инкубы и суккубы на рекламах!

Я говорю:

— Шломо — вот тебе иллюстрация вреда образования. Нормальный человек, не обременённый образованием, как ты, пройдет мимо и просто и не взглянет даже на эти рекламные плакаты, как на безвкусицу.