Зеленые шилохвостые попугаи безмолвно и с наслаждением объедают цветы на верхушке огромной кроны вишни, вызывая новые припадки снегопада.
— Я бы на твоем месте, — говорит Шломо, — не рискнул лежать под вишней с открытыми глазами, когда на дереве резвятся попугаи: помнишь, что с Товитом произошло?
Я говорю:
— Мне очень понравилась там собака ангела — или чья там это была собака… — и глаза все-таки, под предлогом, что последовала совету Шломы, закрываю.
Сон настолько прозрачен, что, по сути, во сне я вижу всё то, что увидела бы, если б веки были прозрачны — но только гораздо четче, ярче: активный, довольно, лётный трафик над головой — невыспавшихся шмелей, похожих на летающих сенбернаров, идеально сконструированные глэйдеры Божиих коровок. Я могу ставить картинку на стоп-кадр — и рассматривать до бесконечности каждую пятипалую кружащуюся огромную снежинку, снежные хлопья вишенных соцветий. Дерево при малейшем движении ветерка чуть посмеивается шелестом кружев и гофрированных новеньких листьев, с таким звуком, как будто выдыхает смешок через ноздри, чуть сдерживая, приглушая смех.
Шломо говорит:
— Вставай, пошли, я всё узнал! А то мы опоздаем!
Я говорю:
— Мне иногда кажется, что в видимом земном мироздании, в смысле фауны, происходили какие-то метафизические шахматы: я представляю себе, как Бог говорил сатане: «Ах, ты, гад, тлю запустил, и всяких вредителей, чтобы поля Моих людей избранных погубить?! Ну, тогда Я запускаю Божию коровку — как управу на твою тлю!» И вот, среди визуальной мерзости вредителей насекомых и прочей гадости — появляется вдруг откровеннейшая Божия улыбка, смайлик с крылышками, маленький мобильный пылесосик для избавления от тли и клещей, летучая скорая помощь!
В воздухе сгущается сизоватая дымка — так что кажется даже, что это что-то со зрением: и я с изумлением вижу, что уже закат. Южные голуби, как закладки дня, выпадают то из-под одной, то из-под другой страницы деревьев, перелетая в то место, куда захотят. Абрис лип на светло-желтой подложке неба очерчен до ярости четко. Вырисован с мельчайшими подробностями; даже если сильно увеличить — крупы не будет.
Перед нами идет по тропинке молодая миловидная английская пара. За ними, со всех ног, спотыкаясь, кривобоко бежит, спеша поспеть, какая-то сумасшедшая утка. За уткой, догоняя ее, пугая и пытаясь стукнуть, привскоками-привзлетами гонится огромная ворона. Бац, бац клювом! Я бегу за ними следом и ору:
— Подождите! Подождите! Вы, что, не видите?! За вами утка какая-то увязалась! А на нее ворона охотится! — бегу, пытаюсь отогнать ворону, молодая пара идет довольно быстро, видимо не слышат меня, утка, испуганно, бочками переваливаясь, стараясь не оборачиваться на ворону и увиливать от ее омерзительного клюва, бежит за ними тоже. Я кричу: — Подождите! Подождите! За вами же утка бежит!
Запыхавшись, добегаю до молодой пары: очень похожие друг на друга молодой человек и молодая женщина с вытянутыми, продолговатыми, приятно-неземными чертами лица, наконец, слышат меня и останавливаются, оборачиваются.
— А это не утка, — спокойно говорит мне молодой человек. — Это гусь. Он просто маленький еще, поэтому похож на утку. Это наш гусенок.
Ворона, которую я таки изрядно шуганула, ускакала прочь.
Гусенок жмется к ногам молодой женщины и молодого человека.
— Мы его из яйца вывели! Сами! — довольно сообщает мне молодой человек. А на мои рассказы про мерзкую ворону, молодой человек, как само собой разумеющееся, комментирует: — Воро́ны — это сатана. Конечно. Ворона знает, что гусенок наш, ручной — поэтому она его ненавидит. Вы разве не знаете, вороны же воруют птенцов у всех птиц из гнезд и убивают их. Мы ходим весной по паркам, во всех странах, где путешествуем, и спасаем птенцов, подбираем их и выращиваем.
— Но этого вывели из специального яйца, — добавляет молодая женщина.
— Вы его не будете есть? — спрашиваю я с ужасом, чувствуя, что, еще не успев как следует проснуться, задала глупый, совершенно феноменально по-земному неуместный вопрос.
Но молодая женщина и молодой человек ничуть на меня не обижаются и радостно смеются:
— Нет, ну что вы. Вы можете быть за нас полностью спокойны, вы можете на нас полагаться.
И с улыбкой распростившись — так, как будто не прощаются, а здороваются, — уходят. Гусенок со всех ног бежит, не отставая ни на шаг, за ними.
Я оглядываюсь и уже не надеюсь почему-то даже увидеть Шлому рядом. Ан нет — смотрю, Шломо выбирается на дорожку и зовет меня. Совсем уже в сумерках идем по какому-то переулку. Я рассматриваю слева трехэтажные домишки, всё очарование которых состоит в брезжащем внутри дома просвете наружу, в задний двор с садиком. Чувствую: Шломо напрягся.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу