— Так можно дойти до… — возмущается Шломо. — Так можно дойти до… Сожжения книг! Как фашисты, которые… Книги… Книги… Это же! Образование — это же страховка для того, чтобы никогда больше не случились трагедии, такие как фашизм и коммунизм в двадцатом веке! Если мы знаем прошлое — мы можем не допустить повторения этого кошмара!
— Вот уж глупости! — повторяю. — Образование ни от чего еще никогда никого не спасало. Массовый убийца Ленин был из довольно образованной по сегодняшним меркам семьи. Геббельс — так тот, как ты помнишь, так и вообще литературку пописывал. Гитлер был в молодости художником. Я лично знаю вполне образованного и даже эстетски изысканно образованного подонка, консультировавшего современного диктатора как раз перед кровавыми событиями. Дьявол вообще бывает крайне изыскан, умен и образован.
Шломо говорит:
— Не знаю… Все эти диктаторы… Они паразитируют на невежестве масс…
— Невежестве — согласна. Но в духовном смысле невежестве, а не в образовательном. Диктатура — это же иррациональное воздействие на подкорку, на подсознание, на плотское, мирское, сознание — это в общем-то по сути всегда примитивное соблазнение толп, дьявольский соблазн. Это старо, как падший мир. А люди почему-то до сих пор ведутся — несмотря на все свое образование. Вот загадка, Шломо, да?
Шломо возмущается:
— А почему Бог не может вмешиваться в историю хотя бы в этих случаях?! — говорит. — Разве Богу невозможно было бы нанести точечный удар в макушку диктатора?! Чтобы избежать грядущих миллионных жертв!
Я говорю:
— Подозреваю, Шломо, что вирус зла, который выбирает себе олицетворение в маленьких незаметных людях, которые вдруг в одночасье становятся угрозой всему человечеству, — ведь этот вирус зла, значит, до этого уже поразил заметное количество людей на окружающей территории. Я тоже в юности, помню, думала: вот, почему никто не убил Гитлера заранее, когда он только-только пришел к власти — тогда и жертв никаких последующих бы не было. Но сейчас я понимаю, что диктатор просто олицетворяет в концентрированной версии тот подвид вируса зла, который в данный момент заразил обывателей — просто то, что у обывателей в подкорке, в самых их худших низменных мечтах, страстях, суевериях, ненависти — всё это выражает открыто диктатор — и обыватели испытывают от манифестации своих низменных инстинктов животное наслаждение. Отсюда ревущие в эротическом сатанинском экстазе толпы поддержки. Которые конечно же есть у любого диктатора. И которых никогда нет ни у одной порядочной демократии. То есть это не проблема одного конкретного человека — это пандемия вируса зла, которому активная часть страны не захотела противостоять, а начала ловить кайф от массового свального греха. Вернее — это проблема каждого человека в стране, где зарождается диктатура: совокупность отдельных, ответственных за свой выбор и за свою душу людей, которые не захотели противостоять вирусу зла — а предпочли впасть в соблазн. В фигурке диктатора этот вирус зла уже просто манифестируется, персонифицируется. Так что, боюсь, в случае с каждым диктатором придется наблюдать все стадии развития этого вирусного фурункула зла — набухание, переливание фурункула всеми цветами — высшую стадию развития этого фурункула и его влияния и бесовского блеска — и потом — бэмц, когда фурункул лопается и заливает гноем всю страну, а иногда и страны окружающие. Кроме того — чего жаловаться-то?! Чего на Бога-то пенять?! Диктатор, каким бы вооруженным, с какой бы многочисленной армией и спецслужбами он ни был — это всегда все-таки клоп на теле слона в масштабе и соотношении со всем народом любой страны. Если слон клопа терпит и позволяет клопу пить кровь — значит надо винить слона, а не Бога.
Шломо говорит:
— Ладно: не хочешь в ресторан — пойдем в парк тогда! Душно здесь ужасно из-за машин. Как я люблю вот эту вот клубную улочку! Давай свернем к парку сразу, а?!
Заметный монумент c чересчур злободневным намеком, внимание Шломы от которого я стараюсь отвести — во избежание немедленных новых тяжких спорщеских баталий. Мелкий крошеный гравий Waterloo Place — идеальная озвучка для Шломиных крупных шагов и шмыгания моих мысков, лениво, но далеко выбрасываемых, один за другим, вперед. Кормушки, заполненные до краев, пересыпающиеся злаками, для микроскопических птиц в цветущем запертом скверике клуба рядом с серыми размокшими деревянными креслами, на которых никто никогда не сидит. Чудовищной длины террасная лестница вниз.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу