Елена Трегубова - Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2

— Не густо. Что-то пока не густо.

Над дальними башенками парламента чайки плоско барражируют на дымной, теплой, едва заметной поволоке платины неба со все более зримо проступающей золотой подложкой — и кажется, что это разлетевшиеся тарелки с ножами и вилками, вытряхнувшиеся, во вдруг наступившей невесомости, из кафе в парламенте, парят теперь на фоне золотистой небесной скатерти. Тупоносый самолет, криво накренясь идущий, прямо над парламентом, на снижение, выглядит с чайками не только одной расцветки, но и одного размера.

Шломо резкими шагами переходит Parliament Street — и, не глядя под ноги, глазеет на башенки домов на противоположной стороне улицы:

— Если бы я жил в Лондоне, — то жил бы только на чердаке. А ты на каком этаже живешь?

Я улыбаюсь. Я ничего не говорю.

Демонстрация у решетки, запирающей вход в расщелину, в которой скрывается древний загадочный город Набатэ́н. Выяснить, против чего протестуем сегодня — нету сил. Может быть, против смерти?

Фонтанирующий фонтан на Трафальгаре почему-то пахнет газировкой без сиропа за одну копейку из автомата. Выкатившее на бис солнце извлекает смычком из фонтановых струй радугу. Фашист какой-то ходит с ястребом на железной перчатке — гоняет голубей.

— А я еще помню, между прочим, — говорит Шломо, — времена, когда здесь на Трафалгар-скуэ было как в Венеции, на Сан-Марко — все кормили голубей — они взлетали и на руки ко всем садились! Я не знаю, застала ли ты?… Наверное, уже нет! Это всё Красный Кен моду на гонения на голубей ввел! Что-то у них не в порядке, у красных, со зверями, по-моему. Я читал мнение ученых, что это полный идиотизм вообще разгонять голубей — что без голубей бы город загнил, потому что они своими клювами выбирают мельчайшие крошки хлеба из трещин камней — они идеально чистят город, так, как никакой дворник бы не справился. А без них давно бы уже произошло военное вторжение армии крыс и инфекций!

Я говорю:

— Не подлизывайся. В ресторан я с тобой сегодня все равно не пойду.

Вышли на Палл Малл. Жуткая музыка в жутком кабриолете с жуткими рожами.

Шломо, гадливо морщась на проезжающих, говорит:

— Игнорамусы. Книги, книги — вот чего им всем не хватает! Недостаток образования! Вот что губит новое поколение!

— Глупости, — говорю, — уверяю тебя, что эти штыри за рулем закончили Кембридж, как и ты.

— Не может быть! — возмущается Шломо. — Не может быть! Книги облагораживают! Образование… Образование — это же самое главное в жизни!

— Глупости, — говорю. — Я вообще не знаю в мире ни одной необходимой для души человека книги, кроме Единственной.

— Это ты так говоришь, потому что ты сама образованна! — кричит на меня Шломо. — Ты меня разыгрываешь, специально хочешь меня на спор опять спровоцировать! Я уверен, что если бы эти дикие типы из безвкусного кабриолета прочли хоть одну книгу — в жизни! — они не смогли бы включить на такую громкость такую идиотскую музыку!

Я говорю:

— А мне кажется — все наоборот, в обратной последовательности: просто у них в мозгах, от цымц-цымц-цымц музыки, никакого места для мыслей не остается. Как в компьютере — знаешь же — видео и аудио файлы гораздо больше места занимают, чем текстовые файлы. Но с другой стороны — если бы они вместо музыки начали бы вдруг читать книги — то, наверняка, смели бы с прилавков все свежие бестселлеры, как в твой прошлый приезд сделал это при мне ты на Пикадилли в Уотерстоунз — а это окончательно бы, — говорю, — их бедные мощности добило.

— Но я должен же быть в курсе! — обижается Шломо. — Хорошо, я бестселлеры не в Уотерстоунз, а в Хатчардз покупать могу! Но я же должен быть в курсе?!

— В курсе чего, Шломо? — дразню его. — Я вообще не понимаю, какую пользу приносит светское образование, если, например, изучение античности начинают с вдалбливания ученикам в головы имен и проделок греческих олимпийских «богов», забывая упомянуть, что это — бесы, морочившие грекам головы и соблазнявшие их поклонением физической силе и плотскости.

— А как же Григорий Богослов с его «пользой языческой литературы»? — вопит Шломо.

Я говорю:

— Крайне остроумно с твоей стороны, Шломо, разворачивать против меня мое же оружие! Нет, ну вот объясни мне: какую пользу могут принести книги, написанные людьми, опьяненными материей и плотью? Если падший мир — это в некотором смысле тюрьма для духа, то важны и ценны только малявы с воли, ну и еще разве что нацарапанные на стенах записки тех, кому удалось сбежать.