Елена Трегубова - Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2

— На лавках спать запрещено!

Вытаращиваю глаза — и вижу довольнейшее наклонившееся ко мне лицо бомжа, кажется — cockney, с подбородком, грозящим лбу кулаками.

— Здесь нельзя спать! Вас заберут в полицию! — довольно острит бомж, улыбается — не оставляя никаких шансов избежать эстетического удовольствия созерцания беззубого его рта — и с достоинством уходит прочь по набережной, замотав на шее покрепче шарф: бежево-коричнево-палевый, в клеточку, куцый, кашемировый.

Царь Давид сидит здесь же, слева, почти у моих ног: светловолосый кудрявый голубоглазый щупленький пацан, вываривающий руками бесконтактную музыку в странном каком-то круглом жестяном электронном корыте. Чайки, морские чайки с чудовищным, полутораметровым размахом крыл, летают бешеными меховыми бумерангами от южного берега Темзы к северному и обратно. Я слышу где-то поодаль густой, низкий, откашливающийся голос Шломы:

— Да нет, вы меня неверно поняли… Я был бы счастлив! Но как же с ней об этом заговоришь?

Я, несколько встревоженная таким оборотом разговора его с англиканками — оборачиваюсь: Шломо, разворачивающимися все время на сто восемьдесят градусов, оглядывающимися, договаривающими, шагами, возвращается от моста.

— Старые суфражистки! — с умилением сообщает он мне, наконец, дойдя до лавочки и хватая на локоть пальто с деревянной спинки. — Вставай. А то мы опоздаем, — и тут же, сняв шляпу, и приглаживая черные вихры к затылку, застывает, разглядывая купол Сэйнт Пола: — Мне очень жаль тебе говорить, но, к сожалению, я боюсь, что Бог не существует. Я боюсь, что Бог — это просто прекрасная выдумка людей. Лучшая из выдумок — я согласен. Но все-таки — красивая фантазия, не больше.

Я говорю:

— Шломо, неверующий еврей — это оксюморон.

И неожиданно легко поднимаюсь с лавочки — будто и впрямь выспалась в Иерусалиме, пока он сплетничал со старушками.

— Ши́кца! — не без восторга хамит в ответ Шломо — и не трогается с места. — Ты просто романтизируешь евреев: на самом деле — быть евреем — я тебе со всей ответственностью говорю! — это не про веру в Бога! Это про традиции, про большие сварливые семьи, про вкусную еду — йи́диш ки́шка, как моя мама говорит, — и про скучные кошерные десерты — я, лично, предпочитаю тирамису — хотя мне и нельзя — у меня сахар повышенный. Боюсь, что Бог — просто праздничная красивая выдумка.

Я говорю… Нет, я даже не нахожусь, что сказать. Я говорю:

— Шломо, ты, все-таки, говори за себя, а не за всех евреев!

— Да нет — я согласен — без этой выдумки по имени Бог жить в этом ужасном мире было бы невозможно, — цедит Шломо, все так же глазея на купол. — Просто благодаря прогрессу в человеческой цивилизации совершенствовалась и идея Бога: сначала, у древних евреев, Бог был жестоким и карающим чудовищем — а потом, когда в результате прогресса и развития человеческих отношений интеллектуалы смогли уже себе позволить некое милосердие — был придуман более добрый и милостивый Бог христианства.

Я говорю:

— Какой прогресс?! Какое «развитие»?! Шломо! О каком «прогрессе» ты говоришь, если некоторые народы до сих пор на полном серьезе болезненно гордятся тем, что умеют мыть кто ноги, кто руки?! Как, у жестоких, похотливых, жадных и горделивых дебилов, пресмыкающихся мыслью и духом по земле — каковыми в большинстве своем являются падшие люди — могла «сама собой» возникнуть идея чистого безгрешного доброго милостивого совершенного Бога?

— Нет, ну как же… У каждого же в душе, даже самой мелкой, есть что-то, что заставляет… Что-то, что заставляет искать возвышенных ценностей! — говорит Шломо — и почему-то быстро-быстро припускает по набережной, как будто от чего-то убегая.

— А откуда это «что-то» в душе появилось, ты не задумывался, Шломо? — идя сзади, говорю я. — Я вообще, если честно, не верю, — говорю, — в то, что на земле существуют неверующие люди. У каждого в душе есть знание о Боге. Я убеждена, что нет «атеистов» — а есть богоборцы. Атеисты — это просто злобные завистники-богоборцы. Как Ленин, как Сталин. Атеисты — это посредственности, завидующие Гению — Богу. И из-за своей зависти становящиеся богоборцами, мечтающие убить Бога, встающие на сторону сатаны. Мечтающие свергнуть Бога — и сделать сатанинских божков из себя самих.

— Я никому не завидую! — кричит, немедленно застыв и обернувшись, с трясущимися губами Шломо. — Честное слово! Я мечтал бы верить в Бога и знать, что Бог есть! Но взгляни на все ежесекундные ужасы в мире! Я прочитал в самолете в газете об изнасилованиях детей — опять детей! Безгрешных детей! Какой сумасшедший скажет, что этим кошмарным, безнадежным миром управляет Бог — или каким злобным должен быть Бог, если Бог все это допускает! Бога нет — это же очевидно! Это же очевидно — просто из-за того количества ежесекундных нечеловеческих сатанинских преступлений, которые происходят на земле!