Александр Кудрявцев - Я в Лиссабоне. Не одна[сборник]

— Что ты думаешь? — спросила она.

— Ну… — боялся я показаться странным.

— Валяй, — разрешила она мне.

— Мне кажется, — сказал я испуганным голосом, — а вдруг это…

— Что? — спросила она.

— Сам Иисус Христос… — прошептал я.

— Кто ты — и кто Иисус, — сказала она, смеясь.

Она поглядела на меня с удивлением. Пришлось объяснять.

— Ну, как в притчах этих сраных, — объяснил я, нервничая, — когда к тебе домой приходит нищий в гнойных язвах и просит глотка воды, а ты шлешь его на хер и.

— И?

— …и оказывается, что это сам Иисус приходил проверять твою доброту.

— Я не знала, что ты настолько верующий, — подняла она брови.

— Да я, в общем, не очень верующий, — запутался в объяснениях я.

— Ясно, — сказала она. — Ты просто думаешь, что это своего рода послание судьбы, и боишься оплошать перед ней.

— Во-во, — сказал я и закурил.

— Господи, милый, — сказала она.

— Бог — это не ревизор, а ты — не проворовавшийся бухгалтер, — сказала она.

— Кто ты — и кто я… — сказал я задумчиво.

— Если мы не знаем этого, зачем нам пытаться узнать что-то еще, — сказал я.

Пожал плечами, а вечером вынес Васяне-Обрубку поесть. Он поскулил о том, как ему тяжело дается этот простой, в общем, процесс, и мне пришлось, присев на корточки, перелить ему в жадную пасть всю тарелку супа. Потом, чтобы совсем уж не растрогаться, я убежал в дом, пожелав бомжу спокойной ночи.

Постепенно это — кормить бомжа — вошло у меня в привычку.

Наташа только пожимала плечами. Но отнеслась к этой моей причуде терпеливо. Хорошая она у меня была. Моложе на десять лет, грудь не очень большая, зато ляжки… Ляжки у нее были — чемпионы. Ляжки-Чемпионы. Она это знала и специально разбрасывала их по сторонам от себя на подоконнике той редакции, где работал я и куда она приходила на практику. Наташа увлекалась панком, роком, хиппи и всей прочей херней, благодаря которой девушки начинают трахаться в тринадцать, сосать в двенадцать и «успокаиваться» в двадцать. Примерно так вышло и у Наташи — замуж за меня она вышла к двадцати. Бросила плести фенечки и мечту работать в Москве — почему-то именно в «Нью таймс», — выучилась на переводчика и стала порядочной девушкой. Она была ужасно независимой и отказывалась от работы, если до нее было «чересчур далеко ехать». «Это в городе, который можно пешком за час пройти, твою мать, Наталья!» — хотел сказать я ей. Но молчал. Потому что содержала нас она. Меня, как расово неполноценного, уволили из газеты, так что я сидел дома. А Наташа — ну так недаром у нее фамилия была молдавская, Марар, — преуспевала. А я сидел дома, да. Готовил есть да трахал ее каждую ночь, чтобы не сбежала к кому помоложе. И постоянно говорил ей о том, как хорошо было бы нам куда-нибудь уехать.

Белозубая молдаванка Наташа только посмеивалась и говорила, что я драматизирую.

— У этой страны есть будущее! — говорила она.

По мне так это у нее было возрастное. Когда тебе двадцать, у всего в этом мире долбаном есть будущее. Потом это заблуждение проходит. С возрастом будущее мира исчезает и лопается вместе с пузырями твоей личной надежды — они истончаются, как стенки сосудов у старика. Кстати, меня совершенно не беспокоило то, что я нахожусь на содержании у жены. Мне было на это наплевать. Я сидел у себя в доме, доставшемся по наследству от уехавшей в Румынию матери и уехавшего в Россию отца, и глядел, как прекрасный некогда каменный город зарастает сорняками.

И где-то под моими воротами беспокойно ворочался Вася-Обрубок.

Перебрался он к нам в октябре. О том, что это случится, я знал уже в июле. Но продолжал оцепенело ждать, что же произойдет. Само собой, произошло все так, как и должно было. Наступила осень, и похолодало. Чуда не случилось. По утрам на асфальте видны были печати заморозков, и под моими воротами замерзал человек. И когда я подошел к Наташе и спросил, не можем ли мы пустить этого бездомного хотя бы на ночь в прихожую, она не удивилась. Хотя не очень обрадовалась. Еще бы!

Все бывшие хиппи ужасно жестокие и черствые люди.

Не потому, что они плохие, вовсе нет. Мне просто кажется, что они еще в юности исчерпывают весь свой запас доброты их сраной. Ну, когда они ездят за отсос по миру на чужих автомобилях, ебутся с поставщиками травки, чтобы сэкономить деньги, и плетут свои сраные грязные, никому на хуй не нужные фенечки. Но Наташа кроме того, что была бывшей хиппи и журналисткой — да-да! — была еще и моей женой. Так что она разрешила мне пускать Васю-Обрубка в прихожую на ночь. Она ведь помимо переводов занималась и семейной психологией.