Владимир Порудоминский - Короткая остановка на пути в Париж

Старик с Ником, поставив локти на стол и сцепив ладони, мерялись силой. Состязание складывалось не в пользу Старика , хотя тот подбадривал себя, на своем коверканном немецком выкрикивая что-то дурацкое, принимаемое им за шутки. В отличие от своего приятеля, Ник не был склонен к психологическим маневрам: у него даже лицо становилось сердитым всякий раз, когда он, прибавляя силы, укладывал руку Старика на стол. «Здоров он, однако, — Профессор раздраженно поглядывал на красное, возбужденное лицо Старика и всякий раз вздрагивал от его выкриков. — Здоров, как бык. И это при его диагнозе».

«А вы, похоже, сегодня на пенсии?», — повернулся он к Ребе и легким кивком показал на дремавший без дела железнодорожный справочник.

«Кто знает, — глаза Ребе весело смотрели из-под козырька фуражки. — Возможно, как раз сегодня меня ждет главное дело жизни».

Красная стрелка на вокзальных часах, постукивая, отбрасывала в вечность секунды. Было время пройти поезду. И он показался, точно по расписанию. Машинист из кабины приветливо помахал им рукой. Разноцветные, отмытые до блеска грузовые вагоны бойко пробежали мимо.

«На днях в газете поразительная информация, мои дамы и господа! — На обветренном лице Старого Фрица засветились серебряные талеры. — Представьте себе точно такой же состав, точно так же спешащий из пункта А в пункт Б. Вдруг в чистом поле поезд резко останавливается. Нет, не технические неполадки. И не какой-нибудь несчастный случай. И не внезапная болезнь машиниста. Даже совсем наоборот. Машинист, мои дамы и господа, открывает дверь кабины, спускается на землю и в самом добром здравии направляется прямиком через поле к расположенному неподалеку от железной дороги поселку. Поезд между тем остается стоять на рельсах между пунктами А и Б. К счастью, срабатывают соответствующие автоматические системы. Поезда, идущие следом, тормозят один за другим, заполняя путь на десятки километров. К месту происшествия направляются вертолеты — техническая служба, скорая помощь. Все убеждены, что произошло нечто чрезвычайное. Но то, что произошло, никто не в силах был предугадать. Прибывшие на место происшествия бросаются искать машиниста. И находят его. Где бы вы думали, мои дамы и господа? Смело полагаю, не отгадаете. Его находят в кнайпе — он преспокойно пьет пиво и беседует со случайными знакомыми о чем-то не имеющем отношения к делу. О футбольном чемпионате, например. И что замечательно: он прекрасно помнил о брошенном на путях составе и, хотя не в силах был объяснить, как это произошло, не испытывал по этому поводу ни малейших угрызений совести».

«Вот и полагайся на немецкий порядок?» — недоумевал Профессор .

«Еще бы не порядок! — заспорил Старик . — Пиво в кнайпе имеется. Грузы из стоящих вагонов не растаскивают. Автоматика сработала. У нас бы нипочем не сработала. Поехали бы из пункта А в пункт Б, а оказались в пункте... Ж!..» Старик показал пальцем на небо и гакнул так, что Профессор поморщился.

«Если считать порядком принятый ход вещей, то именно порядок рано или поздно непременно вызывает у кого-нибудь желание его нарушить, — сказал Старый Фриц . — Не в этом ли причина всех войн и революций?»

«А вы что думаете, Ребе ?» — спросил Старик .

«Я думаю, что машинист иногда очень хочет выпить пива».

Ребе потрогал пальцем бубенчик на шее у шоколадного зайца и неожиданно громко рассмеялся.

Птица Керри умерла под вечер.

В холле на экране пылал искусственный камин. Пламя то вспыхивало ярко и металось по всему экрану, то начинало увядать, никло, легкие золотые обрывки его, будто подхваченные ветром, устремлялись в черную непроглядную глубь за экраном.

На огонек, пусть и невсамделишний, но, отчего-то казалось, всё же даривший тепло, тянулись, как повелось, обитатели Дома — те, кто хотел и кто мог, тех же, кто не мог, но и не протестовал, привозили в креслах и размещали каждого на привычном месте.

К Пасхе помещение было по-новому убрано: на зеленой тряпичной лужайке резвились плюшевые зайцы. В углу за сетчатой перегородкой всамделишние птицы щебетали и перепархивали в ветвях растущего в кадке дерева, заменявшего им мир.

Старый Фриц поднялся с места и обвел взглядом собравшихся... Он уже придумал, о чем будет говорить, и знал, что будет говорить интересно и красиво. Его глаза светились торжеством. Он властно, как дирижер, показал рукой, что начинает, — и многие из сидевших в холле, приготовляясь слушать, повернулись к нему, но были и такие, что продолжали неподвижно сидеть в своих креслах, низко уронив голову, погруженные в такие бездны собственного я , откуда извлечь их ни у кого, даже у Старого Фрица не доставало сил.