Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

— С другой стороны, я не имею ничего против того, чтобы Махазе-Авром посетил ешиву. Надо сказать ученикам, чтобы все были завтра утром в синагоге, чтобы он увидел их всех. Может быть, из этого, как вы говорите, даже будет польза, — сказал Цемах, кусая губы от злости на самого себя, что ему приходится вести такие гладенькие разговорчики. — Что же касается вашей семьи, я ничего не могу поделать, чтобы местные обыватели выполняли свое обещание. Однако я охотно стану отдавать вам половину своего жалованья, чтобы у вас было больше денег, чтобы посылать их вашей жене и ребенку. Я не должен посылать денег домой. Мне хватит и половины.

— Боже упаси! Я не возьму ни гроша из вашего жалованья, — содрогнулся реб Менахем-Мендл, и два старых товарища расстались с ощущением отчуждения в сердцах.

Весть о том, что Махазе-Авром придет в ешиву, внесла ощущение праздника в будний день. Все скамьи были заняты. Шляпы, ермолки и шапки бойко раскачивались над томами Гемары. Йоэл-уздинец на этот раз отступил от правила не иметь дела с младшими. Он стоял между двумя сдвинутыми стендерами, упершись ногами в нижние планки обоих, и размахивал своими лапами, как медведь, не рядом будь упомянут, когда свора собак нападает на него. Младшие ученики лезли к нему со своими вопросами по поводу изучаемых ими тем, но Йоэл отталкивал их всех, выкрикивая на талмудическом арамейском:

— В основе своей неверно!

Шия-липнишкинец бегал по синагоге вдоль и поперек, разговаривал сам с собой, крутя большим пальцем руки:

— Этот пшат — прямая противоположность тому, что говорит Махазе-Авром. Ах, он говорит? Да мало ли что он говорит!

Мейлахка-виленчанин ходил по следам за реб Менахем-Мендлом с десятками вопросов по изучаемым темам и очень расстраивался, что глава ешивы ему не отвечал. Реб Менахем-Мендлу было сейчас не до Мейлахки. Он слонялся по синагоге, как жених перед венчанием, и поминутно бросал победные взгляды в тот угол, где сидел директор ешивы: пусть он, реб Цемах, увидит, с каким пылом учатся сыны Торы, когда они ждут великого мудреца.

Цемах за своим стендером ощущал застывшую в уголках рта улыбку, как человек, ощущающий, что на его усах повисли сосульки. Он видел, что не только ешиботники, но и взрослые валкеникские евреи сидят вокруг стола у западной стены и ждут Махазе-Аврома. Обыватели утром за молитвой слышали, что ребе со смолокурни придет в ешиву, и они оставили свои лавки, пожелав присутствовать при том, как он будет беседовать с ешиботниками об изучении Торы. Человек скрывается от всего света, и весь свет бежит вслед за ним. А вот вслед за ним, за директором ешивы, не бегут даже его ученики. Для этого он и ведет жизнь аскета и отшельника на чужбине, чтобы его ученики падали ниц перед автором новых книг, как будто им мало старых? В Ломже он не побоялся сказать в лицо крупным торговцам, братьям своей жены, и их клиентам, что он о них думал; здесь он не может сказать даже жалкому реб Менахем-Мендлу, что он думает о заносчивых ученых. И ему придется к тому же следить за тем, что он говорит, этому якобы ламед-вавнику [209] Один из тридцати шести скрытых праведников ( идиш ). со смолокурни.

Едва кто-то в синагоге сказал, что Махазе-Авром уже на Синагогальной улице, Хайкл-виленчанин вышел в вестибюль. С тех пор как он и его отец переехали к Воробьям, он больше не сидел, как дома, в ешиве из-за дочери обывателя… И он остался позади, отстал от своих товарищей в изучении трактата «Кидушин», который все они изучали в этом семестре. Он не хотел присутствовать при том, как ешиботники будут обсуждать тонкости толкования этого трактата с гостем, чтобы никто не заметил, как сильно он отстал.

Из вестибюля он вошел во внутреннюю комнату и выглянул в окно на Махазе-Аврома, который неторопливо шел по пустой Синагогальной улице. Он был одет в легкий серый лапсердак до колен, держа в руке палку, и шел, закинув голову назад и так медленно, будто пересчитывал своей палкой камни мостовой. Местечковый пекарь, без верхней одежды, в длинном арбоканфесе, сидел на крыльце, поставив обе ноги на скамейку, и отдыхал после ночи тяжелой работы, когда он месил и пек. Увидев, кто идет, пекарь опустил ноги и встал. Махазе-Авром не заметил его и пошел дальше с благостным, сияющим лицом, как будто он радовался солнечным лучам и мелодии Гемары, доносившейся из открытых окон синагоги. Однако Хайкл увидел, что вместо того, чтобы зайти в синагогу, Махазе-Авром спускается с холма к дому раввина, а новый раввин, реб Мордхе-Арон Шапиро, выходит на крыльцо, чтобы встретить его.