Жорж Сименон - Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

Мари-Лу была потрясена, услышав это известие. Для нее, как и для Людо, каждое из этих слов имело совершенно определенный смысл.

Несколько дней спустя один из постоянных посетителей тоже заговорил о Селите. Он видел, как она стояла около какого-то отеля в ожидании клиентов.

Сезон был в самом разгаре. Машины двигались почти вплотную, тратили не меньше часа, чтобы проехать набережную Круазетт. А женщины прямо в бикини доходили даже до улицы Антиб, где Мари-Лу встретила в аптеке одну любительницу гулять в таком виде. Ей было не меньше шестидесяти.

За несколько дней до 15 августа прочитали в газете о том, что произошло в конце концов с Селитой.

Тело женщины, совершенно голое, со следами кровоподтеков, полученных, по всей вероятности, от повторяющихся ударов о подводные камни, было извлечено из воды между Ниццей и Вильфранжем.

Два дня спустя «Нис-Матен» опубликовала сообщение о том, что труп был идентифицирован. Это была некая Селита Перрэн, незамужняя, тридцати двух лет, родившаяся в Париже на улице Коленкур, танцовщица в кабаре, которая в последнее время дважды задерживалась полицией за нарушение правил общественной нравственности. И в конце статьи:

«Расследование продолжается в определенной, несколько специфической среде города, в частности, среди североафриканцев, поскольку сумочка и одежда покойной не были найдены, а за три дня до обнаружения Селиту Перрэн видели вместе с одним арабом. Полиция располагает описанием его внешности».

— Ты веришь, что это она, Людо?

Бармен посмотрел на Мари-Лу, ничего не ответил, вздохнул, взял бутылку коньяку на одной из полок и налил себе полный стакан, точно так же, как это он сделал, когда узнал о смерти мадам Флоранс.

— Дай мне тоже!

Потом она попыталась было сказать:

— Если она это сделала, я думаю, что она…

Но к чему говорить?

Она выпила стакан залпом, потому что хозяин делал ей знак, чтобы она шла переодеваться для своего выступления.

12 июня 1957 г.

Сколько нужно месяцев, сколько лет, чтобы ребенок стал юношей, а юноша — мужчиной? И как можно узнать, что это превращение совершилось?

Момент этот не бывает отмечен, как в школах, торжественным актом вручения наград или дипломов.

Алену Пуато, достигшему тридцати двух лет, понадобилось лишь несколько часов, может быть даже всего несколько минут, чтобы повзрослеть или, во всяком случае, перестать быть тем, кем он был до сих пор.

17 октября в Париже шел проливной дождь. Порывы ветра обрушивали на ветровое стекло машины такие потоки воды, что дворники были бессильны с ней справиться и только еще больше затуманивали свет фонарей.

Пригнувшись к рулю, Ален медленно вел машину по бульвару Курсель. По правую руку тянулась черная решетка парка Монсо. Он свернул на улицу Шазель, где находился его дом. Небольшая улица, по обеим сторонам роскошные здания. Алену удалось найти место для стоянки почти напротив дома. Захлопнув дверцу, он машинально поднял голову и посмотрел, горит ли свет в верхнем этаже.

Глядеть наверх, перед тем как войти в дом, стало чем-то вроде условного рефлекса, которого он уже не замечал. Впрочем, сейчас он все равно ничего не мог бы заметить. Он ринулся в дождь, холодная вода хлестала его по лицу, заливала одежду. Он толкнул тяжелую дверь с матовым стеклом за узорами чугунной решетки.

Мужчина, который стоял под навесом парадного, укрываясь там от дождя, вошел вслед за ним.

— Мосье Пуато?

Неяркие лампы тускло отсвечивали на деревянных панелях.

— Да, это я, — с удивлением ответил Ален. Человек, каких тысячи. Неприметная внешность. Темный плащ. Незнакомец вынул из кармана удостоверение с трехцветной полосой.

— Инспектор Нобль из сыскной полиции.

Ален оглядел мужчину внимательнее, с любопытством, но почти без удивления. Он привык иметь дело с разными людьми.

— Могу я на минутку подняться к вам?

— Вы давно меня ждете?

— Около часа.

— Почему же вы не пришли ко мне в редакцию?

Инспектор был молод и, видимо, стеснителен, чувствовалось, что ему не по себе. Он ничего не ответил и, усмехнувшись, вошел вслед за Аленом в просторный, старинного типа лифт, обитый внутри темно-красным бархатом.

Пока лифт медленно полз вверх, мужчины молча рассматривали друг друга в мягком свете хрустального плафона. Ален Пуато дважды приоткрывал было рот, чтобы задать вопрос, но так ни о чем и не спросил, предпочитая начать разговор у себя в квартире.